После ужина подошло время урока пения; таким способом он пополнял свой скудный заработок. Эта ученица была старательной толстушкой, которой внушили, будто у нее есть талант. Ее маменька восседала рядом — ее огромная шляпа с перьями и бахромчатая шаль, казалось, занимали почти все пространство маленькой комнаты. Она тростью отбивала такт, не имевший ничего общего с мотивом, который Александр наигрывал на клавесине, стараясь, чтобы дочка попадала в тон. К тому времени, когда он наконец избавился от них, его бесценные восковые свечи совсем догорели, а он испытывал презрение к себе из-за фальшивых похвал успехам дочки и заверений, что она действительно обладает незаурядным дарованием.
Затем он поднялся на крышу. Ветер теперь вместо юга задувал с запада, и небо за последний час заволокли тучи. Он посмотрел поверх печных труб и шпилей Лондона туда, где в темноте поблескивал купол Святого Павла. На востоке виднелись излучина реки и мачты огромного военного корабля, стоящего на якоре в глубокой воде у Вулвича.
Он подумал о местах, куда плывут корабли через Атлантику в южные моря, и вдруг его правый глаз заныл. Словно воспоминание об этих дальних океанах во ресило слепящий блеск полуденного солнца над морем. Зажмурившись, он с мучительной ясностью вспомнил все, что его друг Персиваль рассказал ему о сестре и брате в Кенсингтоне. Он подумал о Гае де Монпелье, который играет творения Рамо на своем клавесине, ищет пропавшую звезду… и испытал неодолимое желание самому увидеть все это. Как ему представиться им? Он понял, что мягкое подбадривание Персиваля возбудило его надежды настолько, что они граничили с болью.
Тут он вспомнил про посещение Джонатана, и ночной бриз внезапно оледенил его щеки.
Любопытство являет собой одну из самых постоянных и неизменных черт энергичного ума.
СЭМУЭЛ ДЖОНСОН в «Рассеянном» (1751)
Одно из зданий в Миддл-Скотленд-Ярде официально находилось в ведении Казначейства. Но во время высоких приливов Темза постоянно затопляла его подвалы, помещения над ними не имели каминов, а потому не прельщали уайтхоллских клерков, предпочитавших трудиться в окружении какого-никакого комфорта. В результате здание это, по сути, не использовалось, хотя и находилось в самом центре наиважнейших министерств.
Однако на третьем этаже у самого верха винтящейся лестницы пряталась особая комната, которая стала главным хранилищем бумаг всех расположенных рядом министерств. Она представляла собой длинное узкое помещение, почти галерею, которая протянулась от одного конца здания до другого. Стены ее были скрыты шкафами и полками, заваленными документами, которые из года в год оседали тут, главным образом потому, что считались маловажными, и никто не знал, куда еще их девать.