— Непростая задача для хозяйки — принять экспромтом пять-шесть человек.
— Ну а что? Пожарить картошку можно всегда. Он, кстати, был очень неприхотлив в еде. Любимое блюдо — картошка с тушенкой. Он и здесь, в Москве, частенько просил ее приготовить. Часто у нас бывали пельмени. Мы их крутили с Клавдией Васильевной, матерью Бориса Николаевича, впрок.
Кстати, о жареной картошке с тушенкой и о дачах на Балтыме.
Жизнь секретари обкома на этих дачах вели вполне патриархальную: у каждого была пара соток, на которой выращивали картошку, морковку, какую-нибудь зелень. Картошка, стало быть, была своя. Хранили коллективно, в общем погребе. Окучивали и убирали тоже сообща («ну, как сообща, просто собиралось несколько семей»), помогали дети, это был день уборки урожая, потом устраивали праздничный общий ужин.
Все везли домой собранную картошку. Жили в одном подъезде, в доме на улице Рабочей молодежи, он так и назывался, «секретарский», его охраняли.
Летом на Балтыме постоянно обязательный при Ельцине волейбол, опять же вместе с детьми, баня, зимой — лыжные прогулки, потом жарили сосиски на костре. В подъезде — дружные, соседские отношения. Если кто-то делал пирог с рыбой или что-то еще готовил праздничное — приглашали соседей.
Эта патриархальная, соседская простота отношений в своем свердловском «политбюро» кажется ему вполне естественной. Проблемы — на работе, приятельские отношения — вне ее. Когда в Москве в 1994 году будет построен «ельцинский дом» на Осенней улице, он рассчитывал перенести в Москву те же отношения: «дружить домами», снимать рабочее напряжение.
Ему еще тогда, в 1994 году, будет казаться, что всё войдет в свою нормальную, свердловскую колею. Что это — в его власти.
Оказалось — не в его.
Дети Ельциных, Лена и Таня, ходили в девятую школу, «с физико-математическим уклоном», одну из лучших в городе. Наина Иосифовна не любила бывать на родительских собраниях, девочек всегда хвалили («мне было как-то неудобно все это слушать»).
Но однажды ее все-таки вызвали в школу.
— Ситуация была такая. Многим девчонкам купили на зиму финские сапоги, дорогие, они стоили, по-моему, 120–140 рублей, почти зарплата учительская, и они пришли в них в школу, как положено, оставили в раздевалке — в школе все должны ходить в сменной обуви. И вот у одной из девочек сапоги украли. Лена, как комсорг класса, пошла к директору «защищать права» своих одноклассниц, добиться, чтобы больше не оставлять сапоги в раздевалке. Ведь если у кого-то снова украдут, родители больше такие не купят! И вот после этого случая учительница биологии, недовольная таким самоуправством, стала к Лене придираться. Например, отвечает у доски кто-то, она прерывает и поднимает ее: Ельцина, продолжай! Ребята удивлялись: что она к тебе привязалась?