Сев на коней, они выехали на Пренестинскую дорогу, направляясь в Рим.
…Взяв деньги в сокровищнице Сатурна, Антоний выступил во главе двух легионов, преторианской когорты, конницы и ветеранов по направлению к Цизальпинской Галлии. С ним уезжало большинство цезарьянцев.
Действия Антония возмутили Цицерона. Оратор не находил себе места, не мог работать. Он то подстрекал Октавиана выступить против Антония, советуя помочь Дециму Бруту, то не доверял Октавиану, подобно многим аристократам, и искал вождя, способного возглавить движение. Когда же аристократы предложили ему стать вождем, Цицерон пригласил Аттика и Корнелия Непота, чтобы выслушать их мнение. Они советовали не отказываться. Однако у Цицерона не хватило решимости, и он сослался на старческие недуги.
— Заклинаю тебя твоими сединами — не отказывайся! — вскричал Тирон. — Будь тверд, как подобает мужу до Пунических войн!
Эдикт Децима Брута, объявившего, что не признает Антония правителем Цизальпинской Галлии, придал оратору бодрости. Друзья и родственники Октавиана настаивали, чтобы Цицерон разогнал цезарьянцев и восстановил республику. Но как это сделать?
Оратор произнес III филиппику, предложив сенату уничтожить распределение провинций, проведенное Антонием, и поручить Гиртию и Пансе наградить Децима Брута и Октавиана, оказавших услуги отечеству. И в тот же день обратился к народу с IV филиппикой, обрисовав тяжелое положение республики.
Лициния бежала с Брутом из Рима. Порция сопровождала мужа в Луканию. Прощаясь с ним в Элее, она смотрела на острова Ойкотриды, возвышавшиеся перед городом, и едва сдерживала рыдания, предчувствуя длительность разлуки.
— Не огорчайся, госпожа, — сказала Лициния, утешая ее, — ты станешь сражаться за отечество не руками, как мы, а своей душой. Ты любишь республику и отечество не меньше, чем мы.
— Прекрасная мысль, — улыбнулась сквозь слезы Порция. — Иди, муж, куда зовет тебя долг, а ты, Лициния, позаботься о нем, как мать, охраняй от невзгод…
— А кто охранит меня от самого себя? — вздохнул Брут. — Он не дает мне покоя: является наяву и в сновидениях, смотрит на меня с укором, угрожает окровавленными руками.
— Цезарь? Не думай о нем, муж мой!
Обхватив Брута за шею, Порция не могла от него оторваться. Рабыни увели ее. Она догнала мужа на пристани и, рыдая, говорила:
— Тяжелый жребий выпал нам на долю. Но меня утешает, что ты — республиканец. Иди же, куда ведет тебя Фатум, а я сумею перенести горе и, если понадобится, умереть за отечество.
Брут взошел на корабль и долго смотрел на жену, стоявшую на набережной.