— Секст Помпей Великий — муж честный и доблестный — говорил гончар. — Освобождая нас, он сказал, что Рим не потерпит, чтобы мы оставались вольноотпущенниками. Мы знаем это и готовимся к борьбе, вступаем в его легионы.
— Добровольно? Или вас вербуют? — допытывалась Лициния.
Грек-сукновал подозрительно смотрел на нее.
— Кто ты, женщина? И почему ты выпытываешь у нас о Сексте Помпее? Уж не соглядатайка ли ты?..
Лициния покачала головой.
— Увы, друг мой! Я возвращаюсь из-под Филипп, где погибли Брут и Кассий… Я должна говорить с Секстом Помпеем. А как это сделать? Нет у меня пропуска…
— Когда вождь будет проходить, я крикну, что человек из-под Филипп хочет с ним говорить.
В это время толпа замолчала. Стражи оттеснили народ, из дома вышел Секст Помпей. Послышались громкие крики: «Слава, слава!» — и толпа опустилась на колени, не переставая повторять это слово.
Стояла только Лициния, и Секст направился к ней:
— Кто ты, друг мой? — спросил он.
Лициния задрожала от счастья и волнения. Он стоял перед ней, не узнавая ее, и она грустно вымолвила, опустив голову:
— Ты успел забыть меня, вождь!
— Я? Забыть? Кто же ты?
Она подняла голову. Он вглядывался в нее.
— Лициния? Ты?
Схватил ее руки, сжал. Счастливая и радостная, она подалась к нему всем телом, и Помпей, как тогда, при прощании, поцеловал ее в лоб.
— Так это правда, что Брут и Кассий…
— Увы, господин!
Больше Секст не спрашивал. Повелев народу встать, он сказал:
— Квириты, будьте готовы к боям. Триумвиры режут народ, как животных, назначенных на убой. Тысячи проскриптов спасены при помощи моего друга Менадора, которого мы называем Менасом. Вы знаете его. Этот муж прозван врагами «Пиратом» за доблесть в морских боях и умение топить неприятельские корабли. Как думаете, можно ли верить триумвирам? Можно ли верить злодеям, разбойникам и клятвопреступникам? Нет и нет! Нам придется воевать. Я, квириты, войны не желаю и приложу все силы, чтобы избежать столкновения. Я понимаю, что Октавиан, усыновленный. Цезарем, меня ненавидит: я, сын Помпея, мешаю ему, сыну Цезаря, добиваться власти. Народ меня любит, а его ненавидит. И немудрено: можно ли любить зверя в человеческом образе?
Менас дотронулся до его руки.
— Распусти народ — идем поскорее: я добыл важные сведения.
Секст обратился к народу и, поблагодарив его за дружеские чувства и доверие, взял Лицинию за руку:
— Пойдем. Нам нужно о многом поговорить.
— Ты занят, — покосилась Лициния на бородатого пирата.
— Менас пробудет у меня недолго. А во время нашей беседы ты сможешь вздремнуть после дороги.