Катилина был молодой промотавшийся патриций. Он примкнул к Сулле тотчас же после вступления императора в Рим: приветствуя его на улице громким криком:«Vivat liberator patriae!»[35]— он заслужил любезную улыбку Суллы и приглашение вечером на пиршество, где выказал себя преданным его слугою. Сильный, как атлет, он задушил тут же, на глазах императора, одного всадника, осмелившегося прекословить новому владыке Рима, и ударом кулака уложил на месте сенатора, отозвавшегося с похвалой о Марии. Сулла приблизил его к себе и поручил ему вылавливать марианцев.
Иногда император сам руководил налетами на их дома, сам рубил головы сенаторам, видным патрициям и всадникам. Багровый от гнева, с искривленным ртом, он кричал, работая мечом:
— Так наказывают боги моей рукой врагов отечества!
Однажды ветераны, рассыпавшись по улице, выволокли из одного дома женщину. Они глумились над ней, собираясь изнасиловать, а потом задушить, и крики их долетели до Суллы:
— Смотрите — это жена старого Мария! А, испугалась, подлая? Скоро мы твоего сынка повесим на городской стене!
Это был намек на Мария Младшего, запершегося в Пренесте.
«Жена Мария? Юлия?» — задумался Сулла и, растолкав разнузданных воинов, подошел к побелевшей от испуга Юлии и поклонился.
Ветераны разбежались. Почтение императора к вдове Мария удивило и испугало их.
Подбежал Хризогон и робко сказал:
— Прости, император, мы не знали…
— Иди, иди. Повели прекратить на сегодняшний день все преследования, — ответил Сулла.
Лицо его было не такое свирепое, как в эти дни, а мягкое, улыбающееся: глаза светились радостью.
Юлия стояла перед ним, опустив глаза. С тех пор, как они виделись, лицо ее поблекло, в волосах появилась седина, но когда она подняла «горячие глаза прежней Юлии» (так подумал он), сердце его сжалось. А она молчала, не зная, как держать себя в его присутствии, и испытывала к нему какое-то смешанное чувство благодарности и презрения. Он опять защитил ее, но он палач: мстит, убивает, и разве можно уважать такого мужа?..
— Юлия, — упрекнул он ее, — почему ты не обратилась ко мне сразу, когда я взял Рим? Тебя бы не оскорбляли эти презренные твари…
— Люций, — поникла она головою, — благодарю тебя за спасение, но… зачем эти убийства? Зачем месть?
— Что?.. Молчи, молчи!.. Твой муж, эта грязная гадина, первый начал резню… Он казнил моих друзей и сторонников, и неужели я смирюсь? Проклятье ему и Цинне! Слава Риму, что он уничтожил Сатурнина и его приверженцев, Цинну и его злодеев, а Мария довел до дикой зависти, которая вызвала у него пьянство. И еще большая слава воссияет над Римом, когда голова молодого Мария будет выставлена на ростре на посмешище толпы!