- А в окно зачем глазели?
— Сголодались по бабе, — откровенно высказался участковый и добавил: — Средь них онанистов много. Тюрьма их, Дашка, физически рубит. Я не верю в исправление тех, кто родился с кривой душой иль загремел в тюрьму во второй раз. Это пропащая судьба и жизнь. С таких проку нет. Испорченное яблоко все равно сгниет.
— Значит, и я зря живу? — вздохнула Дарья.
— До сего времени беспутно жила. Сама знаешь. А дальше — от тебя зависит. У вас, баб, натура непредсказуемая. Умеете в грязь упасть, но и подняться сможете. Было бы желание, — оглядел бабу участковый и только теперь заметил порядок в каморе. Ничего не сказал. Уйти заторопился. Искать беглецов. Предупредил Дашку: открывая двери, спрашивай, кто стучит.
Участковый вскоре исчез в пурге. А Дашка, одевшись теплее, пошла в барак Тестя. Решила все бугру рассказать.
Тот слушал молча, хмуро. На Дашку не смотрел. Курил. Что- то обдумывал. И бабе казалось, что он не слышит ее, заблудился в собственных мыслях. Она уже хотела уйти, как Василий сказал ей грубо:
— Кобенишься все! Зачем сразу не трехнула? Что о тебе подумают — беспокоило? Какая разница? Семнастка нарисовалась. Вякать надо, коль что приметила! А то растрепалась легавому! Нашла маму родную. Без него некому фраеров найти? Он нам все дело сговняет.
— Прости меня, Василий. Я ж ссыльная. Не знала, что могу завсегда к тебе прийти. Знать теперь буду. Но не кричи. Всю жизнь на меня кричали. Хоть ты остановись.
— Облажалась, да еще поучаешь? Мозги сушишь? — удивился Тесть.
— Я тебя сильным считала. А ты — как все. Мой отец говорил, что кричит только слабый. Голосом нехватку силы и ума перекрыть хочет. И в жизни убедилась, прав родитель, — вздохнула Дарья.
— Во, баба! По душе режет! Ну и хитра, подлюка! — рассмеялся бугор внезапно. И тут же, посерьезнев, спросил: — Лестничка теперь на месте стоит?
— Да. Я и сама ее только сейчас видела. Участковый по ней взбирался.
Тесть поморщился:
— А мурло того, кто подсматривал, запомнила?
- Нет.
- Один и тот же фраер был? Иль разные?
- Не знаю.
— Ну а ростом какой? — злился Тесть.
- Черт его знает. Темно было. Да и смылся тут же, — теряла терпение баба. И добавила: — Тощий он был. Это приметила.
— На баланде жиру не нагуляешь, — ответил бугор, а про себя решил: значит, не фартовые… Тех не приморишь на положняке…
— И еще у него нос чудной. Посередине его вроде вовсе нет. Над губой торчит шишка. А больше ничего. Но, может, мне это показалось в стекле.
— Легавому о том трехала?
— Нет. Не спрашивал он. Знает, кто сбежал. Небось ему все приметы известны.