— Сколько тебе осталось? — полюбопытствовал бульдозерист.
— Тут и месяц — много. А мне еще целый год.
— Чего хвост опустил, сопли тут на уши вешаешь? Встряхнись, кент, ты же законник. Выйдешь, все будет в ажуре! Пойдем в дело. Это от безделья кровь киснет, — захохотал над Косым старый плешивый вор.
— А я эту пору не люблю. Конец марта всегда был неудачным для меня. В это время я в плен попал, — вздохнул Тарас Сидоренко из бригады Трофимыча. И, помолчав, обронил в тишину: — Потом, опять же в марте, на Колыму меня упекли. Прямо из концлагеря. На двадцать лет…
— Не хрен было сдаваться в плен, — послышалось за спиной внезапно.
Все оглянулись. В отблесках костра, заложив руки за спину, стоял Шмель.
— Это кто же сдавался? Я? Сам, своей волей? Да ты, гад, думаешь, что мелешь? Я с ребятами из окопов не вылезал, обовшивел, не жрал неделями! — сдавил кулаки Тарас.
— То-то и оно, что из окопов не вылезали. Потому и взяли тепленькими. Теперь вкалывай, раз сдыхать ссал, а воевать не умел.
Тарас вскочил. В озверевших глазах ярость вскипела. Мужика перехватили, удержали.
— Ты, подлюка, где в войну был? Разве солдат решает, как вести бой? Я не стратег, не командир. Я выполнял приказ. И не моя вина, что командовал нами тупица, такой, как ты, болван. Он должен вместо меня тут отбывать, за то, что людей не сберег, за поражение и погибших, за всякую изувеченную судьбу, собственной жизнью и шкурой! Да только он — тебе сродни. Умело слинял. До сих пор его не нашли. Попадись он мне, за всякий день мук с него спросил бы! — заходился мужик криком.
— Замолкни, гнида окопная! Таких, как ты, живьем надо давить было. Танками! Чтоб жопы в окопах не просиживали, пока нас немец в домах сжигал вместе со стариками и старухами, — поддержал своего бугра Косой.
— Командир — дурак! А твой калган из задницы вырос? Вместо мозгов дерьмо? Так чего на судьбу сетуешь, целкой прикидываешься? Все вы тут лидеры! Козлы вонючие! — подняли голос фартовые.
И не миновать бы жаркой драки, если бы не вмешалась вовремя охрана. Притихли. Пошли по палаткам, бурча угрозы друг другу, обмениваясь ругательствами.
Когда Трофимыч лег на свое место, спросил Саньку:
— Неужель заставил Шмеля помогать? Иль не понял ты меня?
— Понял. Но не я — Ефремов его заставил, пригрозил в зону вернуть, к<^ль пахать не будет бугор. Сказал, каждый день наведываться станет. И если застанет без дела — хана придет фартовому, сошлет в Анадырь, к черту на кулички. Шмель покочевряжился для виду, передо мной поломался, но дрова рубил, как ломовой. Исправно топором махается, гад.