— Ешь, дружок, что Бог послал, — угощал хозяин, радуясь теплу, подаренному человеком.
Когда совсем стемнело, хозяин сел у открытой топки, подкинул несколько поленьев. Те вмиг схватились пламенем.
Старик смотрел на огонь то сурово, то улыбчиво. И тогда собравшиеся в рубцы морщины разглаживались, как сугробы в весну от тепла.
Кузьма глядел на пламя, стиснув кулаки: и слезы наворачивались у него на глазах, и простодушная улыбка приоткрывала рот. Виделась печнику его деревенька, самая красивая, самая дорогая на земле. Виделись дети. Взрослыми не мог представить. Ведь вот, кажется, только вчера спустил с рук старшего сынишку. Тепло его помнил сердцем. А как смешно он картавил…
Деревня. Кружевные ставни, цветущие сады. Какими они стали после войны? Жена писала — едва дожили до Победы. Кузьму даже на фронт не взяли. Не поверили. И только? жена, одна на всем свете, верит ему. Избедовалась, намучилась, заждалась.
— Ты слышь, Кузьма, куда собираешься опосля Трудового? — внезапно спросил Трофимыч.
— Домой. К своим, на материк…
— А то ко мне давай. Помру, возьмешь мой участок и живи, в потолок поплевывая. Сам себе слуга и хозяин. И никого над тобой, окромя Бога. А ему — всяк обязан животом своим. Ты мозгуй. Дельное тебе предлагаю. Вдвух мы споро обживемся, — предложил лесник.
— Нет, отец. У меня семья имеется. Да и что печнику в тайге делать? Я к лесу неспособный. К нему сердце иметь надо. Сызмальства. Мне такое не дано. У вся кого свое дело в руки отпущено. Творцом. Не за свое не стоит браться.
Поняв, что не уговорить Кузьму, Трофимыч завздыхал. Даже ставни на окнах забыл закрыть. И выглянувший наружу печник увидел в кромешной ночи светящееся окно в дедовской баньке. Сказавшись до ветру, подошел почти вплотную.
Зачем он сюда притащился, и сам не знал. Вероятно, любопытство оказалось сильнее разума.
Кузьма всматривался, вслушивался, затаив дыхание, в каждое слово, донесшееся до него.
Он, кажется, начал понимать…
— Кузьма! — послышалось из зимовья, печник спешно отскочил от окна бани. Вернулся в избу.
Когда печник вернулся в село, условники успели поставить три новых сруба. Спешили. В готовых домах подсыхала краска. Внутрь даже глянуть было страшно. Забытый уют… Вноси скарб. И живи. Отдыхай сердцем от пережитого.
Обживать эти дома условникам не позволили. Село ждало своих первых новоселов — свободных людей. Без них жизнь здесь невыносима. Ждали пекарей, поваров, врачей и парикмахеров, нового директора леспромхоза. Ждали завклубом. Уж этого все ждут — киношки крутить станет. Про жизнь, про войну, про любовь мечтали условники. И торопили сами себя.