Памяти Императорской русской армии (Краснов) - страница 6

Так воспитанная молодежь являлась в бою офицерами, не боявшимися смерти.

«Братцы, — говорил раз Скобелев в тяжелую минуту боя резервной части, — я посылаю вас на смерть. Видите позицию… Взять ее нельзя… Да я брать ее и не думаю; но нужно, чтобы турки перебросили туда все свои силы, а я тем временем ударю им в центр».

«Вы дадите России победу». «Смерть ваша будет честной и славной смертью».

Громовое «ура» было ответом на эти слова, часть перестроилась и пошла умирать.

* * *

Вспоминается и мутное осеннее утро в Павловском училище на Петербургской стороне. Только что проиграл повестку горнист. За впущенными шторами моросит надоедливый петербургский дождь. Жестко лежать на соломенном матраце и подушке, набитой сеном, под жидким серым одеялом, но и вставать не хочется. Много тяжелого на душе: первая ночь в казарме, на «действительной» военной службе, смутное сознание — «прощай, воля, и на многие годы».

И вдруг раздается настойчивый, бодрый голос дежурного юнкера: «Царева рота, вставать! Встава-ать, Государева рота!»

И бодростью преисполняется сердце от радостного сознания, что отныне я «юнкер роты Его Величества».

Великим постом Государь с Императрицей приехали в училище.

Портупей-юнкер рапортовал: «Ваше Императорское Величество, в роте имени Вашего Императорского Величества все обстоит благополучно».

Рота давно неподвижно застыла, держа тяжелые пехотные берданки на караул. Ни один штык не шевелился.

Государь подошел к правофланговому юнкеру, бывшему на полголовы выше Государя.

— Никак выше меня будешь, — сказал Государь.

— Выше Вашего Императорского Величества нет во всем мире.

— А ну, померяемся!

Как игрушка, без звука, вскочило ружье в плечо, а потом «к ноге», и юнкер стал подле Государя.

— Нет, выше, выше, — сказал Государь. — А здоровье как?

— Немного грудь болит, Ваше Императорское Величество.

— Беречь себя надо. Ишь, каких людей мать-Россия дарит, — с восторгом сказал Государь.

И так же провожали мы Государя по снежному простору Спасской улицы до Большого проспекта, кричали «ура» и не помнили себя от радости, передавая мельчайшие подробности посещения.

* * *

Наше производство в офицеры было после больших маневров. Шесть дней мы бродили по окрестностям Копорья, Кипени, Касикова и Ропши под холодными дождями, меся тяжелыми сапогами глинистую грязь проселочных дорог. Плечи были растерты в кровь мокрой скаткой и тяжелым вещевым мешком, ноги были — сплошные раны. Мы не обедали, потому что в котлах, на кострах, заливаемых дождем, обед поспевал лишь к часу ночи, когда мы уже, угревшись в тесных низких палатках, по шесть человек на соломе, засыпали тяжелым сном. Мы спали днем на марше, и не только спали, но и видели сны. Мы совершали громадное обходное движение подкрепляя своим полком гвардейскую кавалерию, и проходили по сорок с лишком верст в день. Мы не знали, когда будет отбой и производство, но догадывались, что «сегодня».