Нож винодела (Ле Болок, Маршессо) - страница 12

— Я положила вам побольше полотенец.

— Спасибо, очень любезно с вашей стороны.

— Вы рассчитываете пробыть у нас несколько дней?

— Там будет видно, это зависит от хода расследования.

— Я сразу догадалась, что вы полицейский. Это ведь по поводу Анисе, да?

— Верно.

— Во всяком случае, мне спокойнее, что у нас остановился полицейский… Вы увидите, постельное белье отличное. Я очень забочусь о комфорте своих клиентов. Если ночью у вас возникнет малейшая проблема, то я вместе с отцом живу этажом выше. Дверь моей комнаты прямо напротив лестницы.

Тьерри Кюша немного смутили ее провокационные слова.

— Договорились, я запомню.

— До скорого, инспектор.

— Капитан.

Памела закрыла за собой дверь. Кюш чуть ли не с облегчением перевел дух, довольный, что этот разговор наконец закончился: полотенца, постельное белье, забота о комфорте — на ум волей-неволей приходят всякие мысли! Он положил на кровать спортивную сумку с бордоским фирменным знаком, поставил на столик у окна ноутбук, вытащил переданный Маджер рапорт и снимки жертвы. Затем он достал из сумки клеящие подушечки, отломил маленькие кусочки и принялся разминать их пальцами, повторив эту операцию не меньше дюжины раз, прежде чем ему удалось расклеить на стене фотографии. Он изучал их одну за другой, расхаживая взад-вперед. Должна же быть какая-то улика, какой-то след. Уже собираясь лечь, он вдруг повернулся к снимкам. Его лицо, ну конечно, лицо жертвы… Ему вспомнились собственные слова, сказанные Наде: «Он похож на спящего…» Вот что не давало покоя: глаза убитого. Кто опустил веки? Обыкновенный бродяга наносит удар, обыскивает и улепетывает, но не тратит времени, чтобы закрыть глаза жертвы…

Вторник, 19 июня

Этим утром Сент-Эмильон был охвачен волнением — поистине растревоженный муравейник. Сидя на террасе кафе с газетой в руках, Кюш делал записи. Он прочел газетные статьи, которые вручила ему Надя, но ничего конкретного оттуда не извлек. Перед ним лежали свежие номера, их предстояло тщательно изучить. При расследовании он нередко узнавал о первых уликах из местной прессы. Некоторые журналисты умели проводить поразительные исследования. Их положение позволяло им получать признания с большей легкостью, чем полицейскому. Он прекрасно это знал и поддерживал кое с кем из журналистов особые отношения… Услуга за услугу — таков его принцип общения с «источниками», как он любил их называть; подсказка — исключительное право на информацию, и в конце концов истина почти всегда прояснялась. Погрузившемуся в последний выпуск газеты «Сюд-Уэст» полицейскому мешали сосредоточиться скауты, шумевшие возле фонтана. Их было около тридцати, и им, вероятно, едва исполнилось лет тринадцать-четырнадцать. На всех бежевые полотняные шорты, ярко-желтые рубашки и традиционный двухцветный скрученный платок. В данном случае платки были сине-оранжевые. Точно такой же развевался и над командой, посреди рюкзаков, шлемов и прочего снаряжения. Вымпел походил на пламя, с закругленной в виде арки верхушкой. Время от времени легкий ветерок давал Кюшу возможность разглядеть изображение животного, символа отряда — бобра. Слева от импровизированного лагеря молодой руководитель отдавал распоряжения своим помощникам. Полицейский с веселой усмешкой созерцал эту картину… На него нахлынули воспоминания о его собственных отроческих годах. В семнадцать лет после четырехлетнего безупречного служения он распрощался со скаутизмом. Тогда его больше привлекали чары юных девушек, чем теория Баден-Пауэлла.