Это не столько осмыслил, сколько почувствовал Калугин: две стихии, и обе — его смертельные враги… Если не сгоришь, то утонешь!..
Не было видно кругом офицеров и матросов: метались какие-то странные, яркожелтоосвещенные люди в одном белье… Вот кто-то кричит:
— На корму! На корму!
Это дошло до сознания: раз взрыв произошел в носовой части, где в трюме было заложено, — Калугин вспомнил это, — сорок четыре тонны бездымного пороха, значит, надо бежать на корму, под которой нет крюйт-камер… И бежать, не теряя секунды: огонь лютует, он движется быстро, он лижет крашеную палубу…
На бегу Калугин едва замечает кого-то, кто сидит на палубе и собирает выпавшие из его живота кишки…
Кругом вой, — страшный, нечеловеческий вой, из которого вырывается только один внятный крик:
— Спаси-ите!
А как спасать? А кому спасать?..
Мельком глянув с борта вниз, Калугин видит при зыбком желтом свете, что кто-то барахтается в море, — и не один, там несколько голов, и оттуда доносится тот же крик:
— Спаси-ите!
«Надо спускать шлюпки!.. Отчего не спускают шлюпок?» — возникает мысль… И тут же: «А наши гидропланы?»
Не видно ни шлюпок в воде, ни гидропланов в воздухе…
На корме, на мостике, когда добежал он, увидел много людей… Узнал командира, узнал старшего офицера, хотя оба они были тоже в одном белье… Они и здесь рядом… Но здесь есть и матросы, и при особенно яркой вспышке огня Калугин узнает какое-то знакомое лицо, всматривается, — вспоминает фамилию матроса Саенко… Вспоминает и то, что все пятеро, бывшие с ним на катере, посажены были под арест, — значит, выскочили из каземата?.. Как же это им удалось?.. А летящие вверху клочья горящей нефти несет ветром и сюда…
Вдруг загорается кормовой тент…
— Тент, тент тушите! — кричит Кузнецов, и Калугин почему-то бросается исполнять этот приказ командира, будто он обращен именно к нему.
Как его тушить, этот тент, он не знает, и в руках у него ничего нет…
Однако он видит рядом с собою Саенко, а тот уже нашел что-то такое на палубе, чем колотит по горящему толстому холсту, чтобы сбить огонь… И несколько человек матросов, — их можно от офицеров отличить по их тельняшкам, — тоже что-то делают у тента…
Калугин ищет около себя на палубе хоть что-нибудь, но ничего не находит, а между тем Кузнецов командует снова:
— Срезать тент и сбросить в море!
Калугин как-то даже становится бодрее: командир не теряется, — он знает, что надо делать!.. С горящего и тонущего корабля он должен будет уйти последним, — такова его привилегия!.. Срезать тент? А чем же его срезать?
Полагая, что там, где он прикручен к стенке, есть что-нибудь, чем можно срезать узлы, — иначе зачем такая команда? — Калугин бросился к стенке: он — офицер, он должен руководить работой…