Было около четырех часов, когда по каким-то таинственным признакам люди около Алексея Фомича и Нади угадали, что идет к пристани не катер вообще, который привезет офицеров или матросов, получивших отпуск на несколько часов, а именно тот самый, которого ждали.
Теперь Сыромолотовы уже не сидели на скамейке, а были в толпе. Торжественно прозвучавших чьих-то слов: «Отвалили от „Екатерины“» — они не поняли, но севастопольцам-то были понятны эти слова, и околоточный не мог уже сдержать их бурного натиска. Когда все ринулись по лестнице вниз, конечно, этот порыв захватил и Алексея Фомича с Надей.
У околоточного оказалось двое помощников-городовых. Их усилия теперь были направлены на то, чтобы остался хоть какой-нибудь проход на ступенях лестницы.
— Господа! Соблюдайте же порядок! Так нельзя! — кричал околоточный. — Подайтесь к стенке!
Городовые же действовали просто руками и очень ревностно. Оглянувшись назад, Сыромолотов увидел еще какого-то полицейского, видом постарше, чем околоточный, и чином явно крупнее. Он решил, что это пристав ближайшего полицейского участка.
Рядом с ним стояли двое каких-то чиновников в штатских фуражках, с кокардами на тулье, а повыше их увидел Алексей Фомич того самого капитана первого ранга, которого они с Надей встретили около Морского собрания. Он был не один, а, по-видимому, со своим адъютантом, молодым моряком.
— Не знаете ли, кто это? — спросил своего соседа Сыромолотов, кивнув ему на важного каперанга.
Сосед, хотя и штатский, имел вид знающего человека, и он, не задумываясь, ответил:
— Это — Гистецкий, начальник штаба севастопольского экипажа.
— Гистецкий, — повторил, наклоняясь к Наде, Алексей Фомич, — тот самый, какого мы встретили…
Но Надя была занята тем, что делалось впереди.
Волнение тех, кто стоял на лестнице, ведущей к пристани, возрастало по мере того, как подходил катер, отваливший от «Екатерины».
Тремя ступеньками ниже Сыромолотовых, рядом с пожилой дамой в черной осенней шляпке, стоял гимназист лет тринадцати, с биноклем, прижатым к глазам. Он все время глядел на этот катер и вдруг закричал радостно-звонко:
— Мама, — вон папа! Папа, — я вижу!.. Ура-а!
Дама в шляпке тут же выхватила бинокль из его рук, а он захлопал в ладоши.
Должно быть, дама тоже разглядела в бинокль мужа, потому что начала креститься и плакать, а сын снова взял у нее бинокль.
— Ах, как жалко, что у нас нет бинокля! — проговорила Надя, на что отозвался Алексей Фомич:
— Уж если кого нет, того и в телескоп не увидишь.
— Значит, что же, по-твоему, мы напрасно стоим?
— Да как тебе сказать… Пожалуй, что так.