— Отец Бенедикт, вы забываете, что стоите перед своим настоятелем!
— Я помню, что стою перед человеком, который хотел убить меня, — ответил отец Бенедикт. — Я знаю, что вами руководила не личная антипатия ко мне, вы просто решили избавиться от непослушного монаха, который, отпав от вашего монастыря, мог принести вред ордену бенедиктинцев. Весьма возможно, что вам было даже тяжело вынести смертный приговор именно мне.
Но Тот, Кто стоит выше всех, доказал вам, что только Он имеет право распоряжаться жизнью людей. Удар, предназначенный для меня, попал в вашего племянника, последнего отпрыска вашей семьи — по крайней мере в глазах света, — со смертью которого прекратится славный род графов Ранеков. Вы, конечно, перенесете и это, ибо стоите на такой высоте, что вам недоступны человеческие чувства. Если бы в ваших жилах текла кровь, а не ледяная вода, если бы вы способны были хоть на тень чувства, вы избавили бы графа от неимоверных мучений, которые он испытывал, думая, что его сын погиб от руки своего единокровного брата.
Действие последних слов Бруно произвело сильное, но совершенно разное впечатление на обоих слушателей. С уст настоятеля сорвалось бешеное проклятие, лицо графа засияло счастьем, и он со страстной нежностью протянул руки к сыну.
— Бруно, так ты знаешь…
Отец Бенедикт отшатнулся от объятий отца и, холодно взглянув на него, прервал его речь:
— Что вы изменили моей матери, оскорбили и бросили ее, что вы застрелили моего дядю? Да, я знаю это, граф Ранек!
Старый граф мог все перенести, только не презрение единственного любимого существа на свете. Обвинение, услышанное им из уст Бруно, совершенно уничтожило его, и он как подкошенный опустился в кресло.
Один прелат сохранил спокойствие. Он ясно видел, какую опасность представляет для него открытие отца Бенедикта, в особенности в данный момент. Он чувствовал, что власть ускользает из его рук, но не сдавался и, сделав последнее усилие, попытался еще раз натянуть узду.
— Ты забываешь, Бруно, что таким тоном не говорят ни с отцом, ни с дядей, — властно заявил он. — Как сына моего брата и моего племянника, я тебя прощаю, но теперь вспомни, что ты состоишь членом нашего братства и должен исполнять требования, предъявляемые тебе настоятелем монастыря.
Отец Бенедикт скрестил руки на груди, повернулся спиной к отцу и в упор посмотрел на прелата.
— Вы правы, ваше высокопреподобие, я это помню и потому явился сюда. Я жду вашего приказания, которое, вероятно, теперь изменится ввиду последних событий.
— Мой приказ, требующий от тебя молчания, сохраняет силу. То, что сейчас произошло, навсегда останется только между нами тремя. Ты никому не скажешь ни слова о печальном событии.