Наталья Николаевна держала ноги на скамеечке повыше, чтобы не так отекали. Тетка поцеловала ее в голову, села в соседнее кресло, вздохнула:
– Видела наших стрекоз, кататься поехали… Ох, Наташа, не нравится мне увлечение Екатерины кавалергардами, не натворила бы беды…
– Какой беды? Она девушка разумная. Как запретить, что она еще видит? Во дворце ей на наши доходы жить нельзя, засмеют, а с нами только и порезвится здесь.
– Не клевещи, весь сезон вывозили то и дело, все ноги на балах исплясала. Знаешь ли, что у них с Дантесом амуры?
– Не может быть! – рассмеялась Наталья. – А что, Дантес красавец и состоятелен, пусть крутит, если женятся, так я и рада буду. Дай бог…
Загряжская как-то странно покосилась на племянницу, снова вздохнула:
– Да то-то и оно, что ненадежен француз, ох, ненадежен. Поиграет и бросит. Ладно, если разбитым сердцем дело кончится, а как согрешат?
Наталья Николаевна даже вспыхнула:
– Да что вы, тетенька, такое говорите?! Екатерина в Дантеса, может, и влюблена, но глупостей не допустит!
– Ладно, ладно тебе! Тихоня, по себе всех судишь.
Чтобы прекратить этот разговор, Екатерина Ивановна кивнула на письмо, лежавшее на столике:
– От Пушкина?
– Да, оба, скоро приедет…
– Что пишет?
– Он пакет для Плетнева прислал, просит, чтоб мы цензору Крылову передали, а коли не пропустит, так прямо в комитет. Очень хочет, чтоб это во второй номер вошло. А еще про статьи кое-какие, чтобы посмотрела, что ставить в номер, а что нет.
– И охота была тебе еще этими делами заниматься! Мало домашних, взвали на себя еще и издательские. Дети, дом, сестры, а теперь еще и журнал мужнин! Вернется Александр, я ему ужо скажу…
– Не надо, тетенька! Нет, я сама ему помогать берусь, нельзя же все на Александра свалить. Нас столько на его доходы живет, ему и писать некогда….
Загряжская с сочувствием посмотрела на Наталью Николаевну:
– А доходы-то есть?
Та опустила голову, но потом быстро вскинула снова:
– Есть, как не быть!
– Да уж, врунья из тебя никогда не получалась, и ныне не старайся, душа моя. Откуда доходам быть, коли, смотрю, шали-то нет ни одной? Неужто на квартире забыли? Или в закладе?
– Кто вам сказал, сестры?
– Нет, на сестер зря грешишь, сама вижу. Как ты бьешься, словно птичка в сетях, а выбраться не можешь, тоже вижу. И помочь нечем, у самой ныне не густо… Как журнал-то продается?
– Не знаю, пока непонятно. Но Пушкин только на него и надеется, больше не на что.
– Дай-то бог… А что еще пишет, скоро он обратно, а то ведь и родишь без него.
Наталья улыбнулась, взяла листок и прочитала:
– А вот еще что: «…слушая толки здешних литераторов, дивлюсь, как они могут быть так порядочны в печати и так глупы в разговоре. Признавайся: так ли со мной? Право, боюсь…» Всех ругает, но бодр, надеется, что со вторым номером наши дела поправятся.