— Позора вы не видели от своей дочери; родители Эльзы были в законном браке, — твердо сказал Зоннек. — Они обвенчались, хотя и без благословения отца.
Гельмрейх захохотал жестко и презрительно.
— Да, без благословения отца! Это значит, что она бежала со своим возлюбленным, и весь университет показывал потом пальцем на своего ректора, которого осрамила родная дочь. Лучше молчите! Я и теперь еще не в состоянии вспоминать об этом и не хочу вторично переживать такую историю. Потому-то я и воспитал Эльзу так, а не иначе.
— И при этом сломали ее истинную натуру. Впрочем, вы именно этого и хотели.
— Совершенно верно! Именно этого я и хотел, потому что это для Эльзы — величайшее благодеяние. Я слишком хорошо знаю, от кого она получила эту «натуру», это строптивое своеволие, эту не знающую меры страстность, возмущающуюся против всяких ограничений и обязанностей. В восьмилетней девочке уже сказывалась кровь отца, этого негодяя, укравшего у меня дочь…
— Людвиг фон Бернрид уже десять лет в могиле — оставьте его в покое! — серьезно остановил его Лотарь.
Тем не менее раздраженный старик продолжал с язвительной насмешкой:
— Вы, наверно, горько оплакивали своего закадычного друга, а ведь он и вас надул, когда вы устроили ему это свидание. Лотарь, этого я вам и до сего дня не простил!
— Я был уверен, что речь шла о прощании, Бернрид дал мне слово.
— И нарушил его! Бесчестный мерзавец!
Зоннек вдруг встал и подошел к нему.
— Довольно, профессор, если вы не хотите выгнать меня! То обстоятельство, что Людвиг нарушил слово, было для меня жестоким ударом; это было мне тяжелее, чем ваши упреки, но он искупил свою вину своей разбитой жизнью и горьким смертным часом. Смерть загладила его преступление, и я не допущу, чтобы вы еще и в могиле позорили его.
Зоннек говорил так решительно, что озлобленный старик замолчал и угрюмо откинулся на спинку кресла.
— Оставим воспоминания, — пробурчал он. — Вы знаете, я их не выношу.
— Разве я их вызвал? Вы сами терзаете себя ими. Оставим этот разговор! Вы еще вчера хотели о чем-то поговорить со мной, только вам слишком нездоровилось.
— Да, и вчерашний припадок показал мне, что я не должен терять время, если хочу сделать распоряжения; мои дни сочтены.
— Доктор полагает, что вам не угрожает опасность, — возразил Зоннек, снова садясь.
Профессор презрительно пожал плечами.
— Он и мне сказал то же, должно быть, чтобы утешить меня. Смешно! Как будто большое удовольствие в продолжение еще нескольких лет влачить это жалкое, немощное тело! А что касается самой жизни, этого подлого существования, доставляющего только горе и лишения, то я уже двадцать лет сыт ею по горло. Я желал бы только закончить свой последний труд; на это довольно нескольких месяцев, а там пусть приходит конец, и чем скорее, тем лучше.