— Господин Зоннек, какая неожиданная радость! — воскликнула она, протягивая ему обе руки. — Как удивительно, что вы тоже в Кронсберге, и судьба опять сводит нас в далеких германских горах!
— Через десять лет, — прибавил он, горячо пожимая ее руки. — Вы видите, я пользуюсь правами старого знакомого и врываюсь к вам в первый же день вашего приезда, миледи.
— Ради Бога, забудьте этот титул! — горячо возразила она. — Для вас я всегда буду Зинаидой, так же как вы для меня — старый, дорогой друг. Садитесь сюда, поговорим! Почему вы в Кронсберге? Лечитесь? Я читала, что болезнь вынудила вас вернуться в Европу. Это правда?
Она сыпала вопросы один за другим, не дожидаясь ответа. Усадив гостя рядом с собой на диван, она начала оживленный разговор, который Зоннек охотно поддерживал; но его глаза вопросительно и пытливо были устремлены на лицо красивой дамы, которой он не видел с тех пор, как простился с ней в Луксоре.
Из молоденькой девушки с кротким, мечтательным личиком вышла ослепительная, уверенная в себе красавица. Зинаида стала гораздо красивее, чем была прежде, но той своеобразной, немножко меланхолической прелести, которой веяло от нее, тогда молодой девушки, не было и следа теперь, когда она стала блестящей светской дамой. Ее речь искрилась остроумием и живостью, но в ней было что-то беспокойное, неровное; она перескакивала с одного предмета на другой, и все в ней говорило о крайнем нервном возбуждении.
— Я стала перелетной птицей, — говорила она смеясь. — Постоянно в пути, с места на место! Я побывала уже в Германии, Италии, Франции, Швейцарии, однажды случайно заглянула в Каир, а теперь врачи прислали меня лечить нервы в Кронсберг; ведь он вошел в моду и, говорят, будто всем помогает. Я ничего не имею против того, чтобы провести здесь сезон, но что за фантазия прислать меня сюда уже в мае, когда курорт точно вымер, а горы в снегу? Из Рима, где в настоящее время нестерпимо жарко, я хотела ехать в Париж, а потом уже сюда, но врачи — тираны; они напророчили мне таких ужасов, что я сдалась и отправилась в изгнание.
— Место вашего изгнания не так уж плохо, — с улыбкой возразил Зоннек. — Весна наконец установилась, хоть и запоздала немножко, а окрестности удивительно хороши; перед вами величественная панорама Альп.
— Но нет людей, нет жизни, движения, а мне это нужно.
— Неужели? Прежде вы, наоборот, любили уединение и искали его.
— Прежде, прежде! — нетерпеливо перебила Зинаида. — Теперь все иначе. Теперь я не выношу одиночества, а врачи осуждают меня на него. Только поэтому они не пустили меня в Париж. Спокойствие! Спокойствие! В этом вся их мудрость. Отвратительное слово! Мне стоит услышать его, чтобы заболеть!