— Ручьи! — с глубоким вздохом вполголоса проговорил ночной странник. — Снег тает, и вода бежит. Весна пришла.
Он опять повернулся к Бурггейму и попробовал разглядеть что-нибудь сквозь решетчатые ворота, но ничего не увидел; дом стоял безмолвный и темный, в тени высоких деревьев еле можно было различить его очертания.
— Стены и железные ворота! — прошептал он. — Прежде тут были живая изгородь и калитка. Дом как будто не изменился, только ели и старая липа сильно разрослись. Может, попробовать войти? 'Гам, кажется, все спит, и в худшем случае… Все равно, я не могу не войти!
Он нажал ручку железных ворот, но убедился, что они заперты. Он испытующе поглядел на стену. Высокая, гладкая, она не представляла ни малейшей опоры для ноги. Толстые ветви липы тянулись через нее в сад. Незнакомец посмотрел на них, и по его лицу пробежала улыбка.
— Выручай, старый друг! Твои ветви не раз держали меня на себе, пусть подержат еще раз!
Он ловко влез по узловатому стволу, сел верхом на толстый сук и перебрался через стену; смелый прыжок — и он очутился в саду. В доме отрывисто залаяла собака, но незваный гость несколько минут стоял неподвижно, и собака, очевидно, успокоилась; лай смолк.
Ночной посетитель медленно направился через одичавший сад к дому. Лунный свет только местами проникал сквозь ветви угрюмых черных елей, и его лучи, как призраки, ползли по земле. Безмолвный полуночный час, темный уединенный дом, голубоватый сумеречный свет придавали месту что-то нереальное, чуждое жизни и миру действительности.
— Настоящий немецкий волшебный час! — тихо проговорил незнакомец. — Стоит ступить на родную землю — и опять оказываешься во власти прежних чар. А я воображал, что отделался от них за эти долгие годы. Я, как настоящий сказочный герой, проникаю в заколдованный замок, погруженный в волшебный сон, рискую оказаться в самом нелепом положении, если меня поймают, и все-таки не в силах удержаться.
Он остановился перед домом с наглухо запертыми ставнями. Фронтон крыши был освещен, все остальное тонуло в непроглядном мраке; только на террасу и поросшие мхом ступени лестницы падала широкая полоса света, проникавшего между вершинами двух елей. Незнакомец молча смотрел на эти ступени, потом вдруг опустился на колени и прижался губами к выветрившемуся мшистому камню так горячо, как лобзает богомолец Святую землю, как блудный сын целует порог отчего дома.
В доме опять залаяла собака, на этот раз громче и настойчивее; очевидно, там кто-то не спал, потому что послышался сдержанный женский голос: