— Откуда же вы узнали, что я здесь? Я ведь пробрался инкогнито.
— У нас никто не войдет и не выйдет инкогнито; этого не допустят мои мальчики. Цвет вашего лица выдал вас. Старший твердо заявил, что пришел африканский дядя, и его описание оказалось подходящим к вашей внешности. Еще раз добро пожаловать! Жена очень рада дорогому гостю, который некогда сыграл роль духа-покровителя в истории нашей любви и страданий.
— Не пощадив бедной Ульрики Мальнер, — засмеялся Эрвальд. — Я думаю, она так и не простила мне. Она еще жива?
— Здравствует и даже скоро явится сюда собственной персоной. Но как вы находите господина Зоннека? Не правда ли, очень поправился?
— Просто помолодел! Кронсбергские воды сделали чудо.
Губы Бертрама дрогнули от прежней веселой, насмешливой улыбки.
— Наши воды превосходны, это — установленный факт, но я сомневаюсь, чтобы они были повинны в этом «помолодении». На это найдутся другие причины… Ах, — перебил он сам себя, заметив, что Зоннек делает ему знаки, — он еще не знает? Так я не буду портить вам удовольствие.
— Чего я не знаю? — спросил ничего не подозревающий Рейнгард.
— Великой новости, которой от роду всего неделя. Вы были это время в дороге и еще не успели узнать ее. Однако я не стану забегать вперед. Да, господин Зоннек! Сегодня я еще до рассвета ездил в Бурггейм; за мной приходил Бастиан. У профессора опять был сильный припадок.
— Ему очень плохо? — озабоченно спросил Зоннек.
— Нет, в настоящую минуту опасность миновала. У Гельмрейха удивительно цепкая натура, и он всегда справляется с этими припадками. Что его положение безнадежно, я уже говорил вам, но он может протянуть до осени.
— Надо будет сходить в Бурггейм еще до полудня, — сказал Зоннек.
— Сходите, — поддержал его доктор, — вы единственный человек, который еще что-нибудь значит для него. Бедная Эльза, конечно, всю ночь не смыкала глаз. Вы помните ее, Эрвальд?
— Помню. Да вот она, моя маленькая неприятельница! — воскликнул Рейнгард, подходя к письменному столу и беря в руки стоявший на нем портрет. — Эта восьмилетняя барышня объявила мне войну не на жизнь, а на смерть из-за того, что я силой похитил у нее поцелуй, в котором она мне отказывала. Приближаться к маленькой капризнице, когда она бывала не в духе, было очень опасно.
Он говорил шутя, но в его голосе слышалась странная примесь раздражения. Зоннек подошел к нему и со счастливой улыбкой стал вместе с ним смотреть на портрет, который когда-то нарисовал карандашом в Каире, а позднее исполнил акварелью. Почти стыдливая робость, всегда овладевавшая этим пожилым человеком, когда речь заходила о его молоденькой невесте, и теперь заставила его умолчать о «великой новости». Присутствие Бертрама стесняло его; он хотел сообщить другу с глазу на глаз то, что было дорого его сердцу.