Наступило молчание. Зоннек был явно взволнован рассказом; Рейнгард продолжал стоять у окна, скрестив руки и не оборачиваясь. В это время в саду поднялся шум, по-видимому, веселого свойства: слышались радостные возгласы и громкие «ура».
Бертрам прислушался.
— Что там такое? Взбесились, что ли, мои мальчишки?
Он подошел к окну и тотчас выяснил причину шума; в саду стоял великан-негр с дорожными вещами в руках, сзади виднелся носильщик с чемоданом; мальчуганы обступили чернокожего и бурно выражали свое изумление и восторг.
— Это мой Ахмет с вещами, — сказал Эрвальд. — Будьте добры, покажите ему, куда идти; ведь я и сам еще не знаю, где мои комнаты.
— Здесь, рядом с комнатами господина Зоннека. Но я лучше сам спущусь вниз и наведу порядок.
Доктор ушел, и друзья остались одни. Зоннек был, очевидно, подавлен рассказом, Рейнгард тоже находился под тягостным впечатлением и, стараясь отвлечься от него, спросил:
— На какую это новость намекал Бертрам? Можно мне, наконец, узнать ее?
— Конечно! Я только хотел сказать тебе это наедине. Речь идет о моих планах на будущее. Из моих писем ты знаешь, что моя карьера в Африке закончена, даже если я выздоровею.
— Да, Лотарь. Какой это страшный удар для тебя! — сказал Рейнгард с участием. — Быть осужденным на праздность в лучшие годы жизни! Ты не вынесешь!
— Вынесу, пожалуй, легче, чем ты думаешь, — ответил Лотарь с многозначительной улыбкой. — Жизнь, которую я вел больше двадцати лет, даст мне пищу для деятельности; я собрал много ценного материала, много рисунков; все это надо привести в порядок, разработать; на это понадобятся целые годы. Кроме того… что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что собираюсь устроить себе семейный очаг?
— Ты хочешь жениться? — воскликнул Эрвальд с радостным изумлением. — Ну, этому решению я от души рад, особенно теперь. У меня камнем лежала на душе мысль о том, как ты перенесешь такую радикальную перемену в образе жизни. Собственно говоря, ты всегда тосковал по родине и по любви, и то, что я считал оковами, в твоих глазах было высшим счастьем. Но ты никогда не связал бы себя без серьезной привязанности; неужели ты полюбил в таком возрасте?
— Да, в таком возрасте, — повторил Зоннек, — может быть, слишком поздно, потому что между моей невестой и мной очень значительная разница в возрасте, и при всем моем счастье меня тяготит как упрек, как сознание своей вины то, что я связываю с собой такое молодое, ничего не знающее о жизни существо. Я не могу уже принести в дар моей жене молодость, и если она когда-нибудь почувствует это, если она будет несчастна со мной…