В Кронсберге находили понятной уединенную жизнь супругов ввиду положения Гельмрейха, дни которого были сочтены. Лотарь не мог окончательно порвать со всеми знакомыми, но все же сторонился их и более близкие отношения поддерживал только с леди Марвуд, с семьей Бертрама и, разумеется, с Эрвальдом, который еще жил в Кронсберге. Эрвальд решил не поступать на службу в колониях, а стать во главе новой экспедиции для исследования еще неизвестных областей центральной Африки; ее снаряжение требовало его присутствия в Германии.
Лучи солнца, близкого к закату, озаряли сад Бурггейма. Под высокой елью стоял стол, заваленный дневниками, записными книжками и рисунками; между ними лежала начатая рукопись; Зоннек уже приступил к задуманному им солидному труду.
Но в настоящую минуту работа была оставлена. Лотарь сидел, откинувшись на спинку садового кресла, с одним из дневников в руках, читал отрывки из него жене и пояснял их рассказами, рисуя картину за картиной ясными, твердыми штрихами. Рассказывая, он не сводил взгляда с жены, сидевшей рядом на низенькой скамеечке почти у его ног. Они представляли премилую картинку, но всякий посторонний подумал бы, что перед ним отец и дочь; едва ли кто-нибудь принял бы их за супругов.
Эльза в светлом платье вовсе не напоминала молчаливой, серьезной девушки, за которую Зоннек сватался. Как бутон, заключенный еще в зеленую оболочку, позволяет лишь предполагать будущую красоту цветка, а потом вдруг за одну ночь разворачивается в душистую розу, так расцвела за два-три месяца и Эльза фон Зоннек. В чертах ее лица появилась жизнь, глаза заискрились, точно солнечный луч пронизал все существо молодой женщины и пробудил ее от долгого сна. Когда она сидела так, охватив руками колени и с напряженным вниманием глядя вверх, на мужа, в ее лице было совершенно то же выражение, что и на портрете, когда-то нарисованном Зоннеком.
— Ну, будет на сегодня, — сказал он. — Неужели ты никогда не устанешь слушать? Прежде все это казалось тебе крайне далеким и чужим; я уже отчаивался когда-нибудь заинтересовать тебя, а теперь моя маленькая женушка оказывается моим первым и самым благодарным слушателем.
— Ах, ты так много видел, так страшно много! — сказала Эльза детски восторженным тоном. — Я могла бы слушать день и ночь, когда ты рассказываешь об этой далекой стране солнца.
— Ты ведь и сама там была, — шутливо заметил Зоннек. — Правда, ты смотрела на все это глазами ребенка, и за много лет все исчезло из твоей памяти, пока я не пробудил в тебе воспоминаний. Я почти раскаиваюсь, что сделал это; ты только и делаешь, что мечтаешь, и твои мысли, которые по праву должны принадлежать мне, стремятся все туда, вдаль.