По лицу Зоннека пробежала грустная улыбка.
— Вам нет надобности говорить мне это; я и сам это чувствую и, собственно говоря, давно уже чувствовал, еще тогда, когда заболел после большой экспедиции в центральную Африку. Но все-таки я еще несколько лет крепился и думать не хотел о том, чтобы отказаться от своего дела и провести остаток жизни в праздности, пока, наконец, не свалился. Последняя болезнь была для меня жестоким уроком; я примирился с необходимостью и решил остаться в Германии.
— Браво! Если так, то мы можем вести дальнейшие переговоры. Что же вы хотите знать?
— Стоит ли мне вообще принимать какие-либо решения и заново перестраивать жизнь — словом, излечима ли моя болезнь? Говорите откровенно; я столько раз смотрел в глаза смерти и так мало дорожу жизнью, что спокойно выслушаю смертный приговор. Я боюсь только одного: остаться на всю жизнь больным человеком. Как бы то ни было, я хочу знать, что меня ждет. Поэтому скажите мне правду.
— Не бойтесь, приговор будет милостивый. Когда вы уезжали от нас осенью, я еще не решался высказать свое мнение; надо было пережить зиму, первую зиму, которую вы должны были провести в Европе. Теперь я убежден, что ваша болезнь излечима, только надо запастись терпением и не ждать, что здешние воды в несколько месяцев излечат то, что приобретено за двадцать лет пребывания под тропиками. Правда, прежнего железного здоровья вам не вернуть, это я вам говорю откровенно, и об усиленном физическом или умственном труде нечего и думать, но, если вы останетесь в Европе и устроите свою жизнь сообразно с вашими теперешними силами, то я могу поручиться за ваше выздоровление.
Глубокий вздох вырвался из груди Зоннека, и легкий румянец окрасил его бледное лицо. Он как бы невольно оглянулся назад, на старый дом.
— Значит, вы обещаете мне жизнь и относительное здоровье? — тихо спросил он. — Это больше, чем я смел надеяться. Но если я попытаюсь на основании ваших слов начать… новую жизнь, то пусть ответственность падет на вас.
— Будьте спокойны! — засмеялся доктор. — Если бы даже решением, о котором вы только что говорили, была женитьба, то я не возьму своих слов назад. Собственно говоря, в этом не было бы ничего удивительного, раз вы решили остаться в Германии. У вас седые волосы, но это не мешает делу; обладая всемирной известностью, вы можете посвататься за самую молоденькую девушку, не опасаясь получить отказ. Я полагаю, большая часть наших дам сочла бы за честь стать супругой знаменитого Зоннека.
— Пожалуйста, без комплиментов! — защищался Зоннек. — Сначала вылечите меня.