— Будет тебе последовательно, — сказал я.
На следующий звонок я ответил.
Пожилая горожанка жаловалась, что цена ее дома упала, как только рядом поселилась курдская семья. Я молча продолжал раскладывать пасьянс. Наконец она спросила, слушаю ли я ее.
— Конечно, — заверил я. — Записываю каждое слово.
Она продолжала: норвежцы просто хотят жить спокойно. Им не нужны изнасилования, наркотики и поножовщина. До сих пор мы за все платили — пора сказать «Стоп!». Хватит молчать. Я попросил ее назвать свое имя. По опыту я знал, что это — отличный способ заткнуть человека.
— Я думала, что можно говорить анонимно, — сказала она.
— Конечно, можно и анонимно, но все расисты должны сообщать свои полные имена.
Она спросила, почему я называю ее расисткой.
— А как вы сами себя называете? — поинтересовался я.
Потом позвонил мужчина с оддинским выговором. Он сказал, что нужно принять контрмеры. Мусульмане идут на север. Они уже проникли в глубь Европы. Это война культур. Скоро и до нас доберутся.
— Если фундаменталисты добьются чего хотят, Европа склонится перед исламом, — сказал он.
— А чего хотят фундаменталисты? — спросил я.
— Ну, вся Одда это увидела. Они хладнокровно убили белого человека.
— Кто «они»?
— Сербы.
— Так это сделали они?
— Да, и все об этом знают.
— Так, стало быть, они мусульмане?
На том конце повисло молчание.
Я сказал:
— Тогда мы с большой радостью сообщаем вам, что сербы — не мусульмане. Они христиане.
Молчание.
— Что-то не так? — спросил я. — Весь день насмарку?
— Все равно, кто они, — сказал мой собеседник. — Они угрожают демократии и христианской культуре.
— Христиане угрожают?
— Нет, беженцы.
— Все мы сербы, — сказал я и положил трубку.
Новый главред как-то назвал публику великим детективом. Надо, мол, использовать публику, приглашать в газету, извлекать из ее умений выгоду. Я ждал, когда этот великий детектив заткнется. Или выйдет на улицу посмотреть, как дела обстоят на самом деле.
Следующий позвонивший заявил, что через границу так и прут.
— Расисты? — уточнил я.
Он не слушал. Он читал мне лекцию о том, что к нам большими партиями ввозятся бандюги и террористы. Мы пригрели на груди убийц и насильников. Он спросил:
— И что останется от Норвегии?
И сам ответил:
— Ничего.
Потом поинтересовался:
— Вы согласны?
Я выдержал небольшую паузу и спросил, действительно ли ему интересно мое мнение. Он сказал, что интересно, и весьма. Я сказал, что в таком случае отвечу.
— Чужаков не бывает, — сказал я.
Он молчал. Я повторил. Сказал, что ему стоит подумать над моими словами. Когда он поймет их смысл, то может позвонить снова.