Костя раскрыл талмуд меню в кожаной папке, ткнул пальцем в несколько блюд:
— Мне вот это, вот это и вот это. И водочки сто пятьдесят. И огурцов соленых.
— У нас только маринованные, — забормотал официант, — но очень хорошего качества… Может быть, принести вам фуа-гра к аперитиву?
— Не, вот этого не надо, — поморщился Костя. — А соленых огурцов точно нет?
Официант горестно покачал головой.
— Не люблю я маринованные, да ладно. Давай. И это… Ребятам вон принеси чего-нибудь пожрать.
Официант кивнул и обратил свое внимание на меня.
— Что для вас?
— Кофе.
— И все?
— И все.
Меня не стали уговаривать, как это было в «Смарагде». Костя просто щелкнул пальцами и сказал официанту:
— Даме то же самое, только без водки и огурцов.
Я для приличия поотнекивалась, но Костя резонно заметил:
— Не понравится, не ешьте. А может, и соблазнитесь.
Неожиданно для себя я ответила:
— Хорошо. Только кофе сразу.
Официант кивнул и культурно испарился.
Живая музыка продолжала негромко звучать в помещении, приторно пахли орхидеи, похрустывала кипенно-белая скатерть, Костя в ожидании водочки и закусок барабанил пальцами по столу. Как-то незаметно перед ним появились закуски, тарелка с маринованными огурчиками, стопочка и графин, из которого официант налил ему холодной до густоты водки.
— Ну!.. — сказал Костя, и не дожидаясь, пока официант испарится, сглотнул водку и хрустнул огурчиком. Выглядел он сейчас, как двуликий Янус: одна половина его физиономии выражала долгожданное удовольствие от выпивки и закуски, а вторая тщетно пыталась удержать постное выражение «упокой, Господи». Видимо, он про себя произносил эти самые слова, потому что, прожевав огурчик, тщательно перекрестился. Я некстати подумала, что как раз те кто больше всех попирает десять заповедей, особенно две самые известные — «не убий» и «не укради», как раз они носят самые крупные нательные кресты и старательнее всех осеняют себя знамением. Как опознать самого большого грешника? По самой большой хоругви и по самому истовому битью поклонов.
Мне принесли кофе в чашке из костяного фарфора и теплые сливки в молочнике. Отдельно на тарелочке — крошечный фирменный птифур в шоколадной глазури. Перед Костей, а потом и передо мной разыграли спектакль со срыванием серебряной крышки с горячего блюда, впрочем тут, не как в «Смарагде», выглядело оно и пахло аппетитно.
Пока Костя утолял свой голод, я огляделась: здесь, в отличие от интимного полумрака «Смарагда», хрустальные люстры заливали все ярким светом, бросая нежные блики на стены цвета ванили и потолок в затейливых розетках. Видимо, вся эта благостная атмосфера, которой обволакивали нас в этих заведениях, своей целью имела взрастить в клиентах иллюзии наличия у них некой аристократической родословной, прервавшейся октябрьским переворотом.