Прибыли еще четверо вампиров. Не та четверка, что приходила первой, хотя все четверо — мужчины, и внешне-то были похожи на тех… Впрочем, внешне все вампиры казались Ортанс похожими… Но все же они были другие. И сквозь тьму, кружившуюся в груди, у одного просверкивали молнии, у другого — клинки боевых мечей, у третьего — вспыхивали лучи солнца, а у четвертого в самой глубине тьмы белел цветущий куст жасмина. Все четверо страстно хотели сразиться с Красными Колпаками. Пришли не защищать Приют, а только для наслаждения битвой. Но не просили крови и, кажется, вовсе не интересовались воспитанниками, а весело предвкушали, когда же явятся эти знаменитые чудовища. Их Ортанс уже совсем не боялась. Хотя сторонилась: все-таки вампиры были ей неприятны, да и пахло от них противно — тлением, старой гниющей кровью.
А потом пришел он…
Да, у него сквозь маску вампирской плоти тоже просвечивала мертвая сущность. Но он стал первым, чья прекрасная маска для Ортанс почти скрыла мертвое лицо. При жизни он был очень красивым мужчиной с породистым лицом, голубыми глазами и светлыми волосами. А теперь фарфоровое лицо вампира обрело уж совсем нечеловеческое совершенство. Но и на полуфэйри с их изысканной красотой он не был похож: он был грубее, сильнее. К тому же — холеный и галантный. Одет не так, как другие вампиры, не как бродяга, а почти роскошно. От него пахло бергамотовой эссенцией, птигрейном и нероли. Этот аромат удачно забивал запах вампира. Впрочем, от этого вампира кровью и тленом пахло не так интенсивно, как от остальных, так что Ортанс заподозрила, что запах идет не от тел вампиров, а от их несвежей одежды, на которую в разное время попадала кровь их жертв.
Этот вампир тоже хотел драться с Красными Колпаками. И выразил надежду, что ему не придется слишком долго их ждать.
И Ортанс видела его сердце. Оно было не кровоточащим, как у Магдален, а черным, усохшим, как сердце мертвеца, однако продолжало биться. И прямо из сердца у него вырастал стебель вьющейся розы, покрытый жесткими шипами и свежими алыми цветами, с лепестков которых капала кровь. Этот стебель тянулся от вампира прочь, куда-то назад, словно поводок, привязывавший его к чему-то или кому-то незримому, но куда он шел — Ортанс не увидела: стебель растворялся в тумане позади вампира.
Розы из сердца — наверное, этот вампир кого-то страстно, отчаянно любил?
Того, кто страстно любит, можно не бояться так, как того, у кого единственное чувство — жажда.
Вампира звали шевалье Филипп де Лоррен. Остальные представились только именами, а этот — с фамилией… И произнес ее с таким вызовом, словно все должны его знать, и знаменитость его — весьма скандального рода. Лазару и Ортанс его фамилия известна не была. Зато остальные вампиры явно узнали: Магдален слегка отодвинулась, будто шевалье мог ее запачкать, один из четверки вампиров-бретеров вообще отшатнулся, будто боялся, что шевалье его укусит, зато другой — напротив, не скрывал любопытства. Ортанс решила расспросить бывших воспитанников: может, они тоже знают шевалье де Лоррена? Интересно ведь, чем он так прославился и когда: при жизни или уже после смерти?