Более того, Филипп частенько принимал непосредственное участие в самих сражениях, многие из которых были весьма опасны. Он все время находился где-то на переднем крае, палил по врагу из мушкета и впереди всех летел в атаку, вдохновляя своим примером солдат, которые просто обожали его. Еще бы — принц крови, брат короля, сражался как один из них и был с ними на равных перед превратностями судьбы. Филиппа пытались отговорить от такого необдуманного риска, умоляли поберечь свою драгоценную особу, но принц никого не слушал. Филипп уверял обеспокоенного его безумствами брата, что если сам за всем не проследит, то его безмозглые подчиненные непременно все испортят. К безмозглым подчиненным принц относил и своих фаворитов, вынужденных везде следовать за ним, и старавшихся прикрывать своего друга и повелителя от шальной пули или ядра. Они тоже умоляли Филиппа не рисковать понапрасну, но вряд ли у них могло бы получиться то, что не удалось королю.
Нет, конечно, это не значит, что Филипп выигрывал все сражения и не совершал ошибок. Сколь бы ни был он уверен в своем полководческом гении, сколь бы много мемуаров он ни прочел, какое бы огромное количество великих сражений прошлого он ни разыграл, расставляя солдатиков по полу своей детской, он все же был молод, и опыта у него было немного. Каждое поражение, пусть даже и не особенно значительное, ввергало Филиппа в отчаяние и ярость. Никогда не признавая своей вины, он обзывал идиотами своих офицеров, неизменно выискивая среди них козла отпущения, и обрушивая на него все свое негодование, пусть даже тот совершенно ни в чем не был виноват. Филипп ругался и дрался, обещал пожизненное тюремное заключение и казнь через повешение. Обещал опалу и изгнание из своего дворца на веки вечные. В такие минуты придворные всерьез опасались, что принц или прикончит кого-нибудь из них в запале злости или его самого хватит апоплексический удар. Поэтому сообщать ему дурные новости желающих никогда не находилось. Гонец был самым удачным претендентом на козла отпущения, Филипп выплескивал на него все свое разочарование и тот гарантированно впадал в немилость.
2.
Несчастная идея взять небольшой городишко неподалеку от Лилля, пришла Филиппу в голову однажды, когда он страшно скучал. Осада фламандской столицы длилась уже несколько недель, занимался ею сам король и Филипп оказался совершенно не у дел. Ему просто необходимо было развлечься, тем более, что городишко выглядел вполне себе мирным и жалким. Он не продержался бы долго, а может быть, даже сразу открыл бы завоевателям ворота. В таком случае Филипп собирался пощадить всех его жителей и даже не особенно поощрять грабежи, — ему нравилось быть милостивым победителем. За сражением Филипп наблюдал с вершины небольшого холма, ему нужно было видеть всю картину боя целиком, чтобы при необходимости отправить своим солдатам подкрепление. В подзорную трубу принц видел, как кавалерия легко смела хлипкие ворота и ворвалась на улицы городка. Ему уже казалось, что победа у них в кармане, и он даже собрался было отправляться в городок лично, чтобы принять его символические ключи, когда услышал отдаленный грохот и увидел, как над домами поднимается плотное облако дыма. Что там происходило в точности, Филипп не мог разглядеть, чертыхнувшись, он отдал приказ отправить в городок подкрепление, и сам собирался возглавить его, но он не успел даже спуститься с холма. Потрепанная французская кавалерия позорно покинула плацдарм и со всей возможной скоростью понеслась под защиту своего укрепленного лагеря. Фламандцы их почти не преследовали, лезть под выстрелы французов они тоже не собирались. Очень быстро они повернули обратно, не забыв перед этим послать парочку глумливых жестов в сторону французского лагеря, в расчете на то, что командование неудачливых завоевателей наблюдает за происходящим издалека.