— Вот это да! А я за верняк принял! — удивлялся пахан малины, глядя на улыбающуюся, нормальную Капку, какая уже успела вернуть по местам глаза, рот, язык. И голова ее уже не дергалась. Скрюченные руки и ноги выпрямились.
— Нарисуйся в побирушку! — потребовал Сивуч.
Капка мигом нацепила серый старый платок. Села на пол,
поджав под себя ноги, затряслась всем телом, мелко, часто. Глаза косыми стали, лицо моментально собралось в морщины и стало похоже на печеное яблоко.
— Вот это класс! Увидел бы, не поверил, не признал бы Задрыгу! — восторгались фартовые.
А та встала, скрипя всеми костями, причитая и охая, хромая на обе ноги, пошла к кентам, гнусавя занудливо и жалобно:
— Подайте старухе на пропитание. Помогите, люди добрые! — руки кентов невольно в карманы зашмыгали.
— Тьфу ты, черт, вовсе с панталыку сбила! — рассмеялся один из воров, вспомнив, что перед ним — Капка.
— Лафово настропалил «зелень»! — хвалили законники фартового, жалея, что их в свое время такому не обучали. А уж как пригодилось бы, как выручило бы умение ломать комедию.
•— Без этого нынче совсем невпротык! Вон малина Гнилого, пацана ты для них сделал, так теперь они на большой
дышат. Наметили себе точку, вначале пацана туда воткнут. Он, змей, возле банка побирался. Слепым прикинулся. Зенки на макухе держал. И все запомнил хорек. Когда инкассаторы башли привозят, сколько охранников, когда открывают и во сколько закрываются… А через два дня колонули кубышку подчистую. Пацан навел. Его даже лягавые от банка не выпирали. Поверили, что и впрямь слепой. Он же знал, куда смотреть. И в нужное время зенки из лба выкатывал. Теперь Гнилой с кентами в Сочи приморился, небось. Башлей, хоть жопой хавай. Нам бы такую лафу!
Ведите пацана! Отшлифую, наловчу, тоже задышите файно, — предложил Сивуч.
— Ты не всякого берешь. Особых примариваешь. Где взять такого? Сами не присмотрели. А тех, какие у нас шестерят, ты не возьмешь, — завздыхали законники.
— Что верно, то верняк. Всякого — не приморю. Уж если возьму канаться, только того, кто вором родился. Их — бестий — судьба метит! — усмехнулся Сивуч. И, указав на Задрыгу, продолжил усмехнувшись:
— Вот эту мамзелю, едва сюда привели, она давай дом шмонать. Я ее припутал, дал легонько по сраке. Она такой вой подняла — вся малина переполошилась. Думали — мокрят Задрыгу. Она же, сучка грязная, из хари своей паскудной козью морду скорчила и вопит так, что в хазе стекло зазвенело, как сявка зубами — на разборке. Да так жалобно, что меня пробрало. Я к ней — прощения просить. А Задрыга вывалила брехуна по самые колени и ботает: