— Ничего, жрица, — произнес Тривнер. — Ровным счетом ничего.
Ян Рей удивленно вскинула брови. Бэмор, казалось, смотрел на нее, однако она не могла утверждать это с уверенностью. В камере царил полумрак, а заплывшие глаза арестанта превратились в узкие щелочки.
— Ничего? — переспросила она, бросив взгляд на тощего писца.
Тот молча кивнул.
— Я начал с так называемых воздушных крыльев, — сообщил Тривнер.
Ян Рей знала, какого рода рассказ ей предстоит услышать. Палач имел привычку с упоением описывать пытки, которым подвергал своих подопечных, и с этой особенностью она была хорошо знакома. Рассказывая, он становился похожим на поэта, живописующего самую страстную любовь своей жизни.
— Первым делом я обработал его колени и локти, потом обе голени, — повествовал Тривнер. — Как всегда, действовал не спеша, сначала снял слой мяса, потом хорошенько раздробил кости. Они уже никогда не срастутся. Можете не сомневаться, каждое движение доставляет этому парню невыносимую боль.
— Превосходно, — изрекла Ян Рей. — Но не затягивай свой отчет, Тривнер. Я пришла сюда, чтобы побеседовать с арестантом. Возможно, мне удастся сделать то, что не удалось тебе, — получить ответы на свои вопросы.
Щеки палача на мгновение вспыхнули от обиды, и он несколько раз глубоко вздохнул, дабы обрести душевное равновесие.
— После «воздушных крыльев» я приступил к наиболее распространенному способу воздействия, — доложил он. — Срывал ему ногти и заполнял раны порошком из кабаньих клыков. И одновременно запускал огненных муравьев во все естественные отверстия его тела.
Воодушевление Тривнера явно пошло на убыль, голос его звучал монотонно и сухо.
— Обычно огненные муравьи действуют безотказно, — сообщил он.
— Однако на этот раз они не принесли результата, — напомнила Ян Рей.
Бэмор слегка пошевелился, и веревки, пропитанные кровью, заскрипели. Арестант закашлялся, и его вырвало чем-то черным.
— Уйдите оба и оставьте меня наедине с ним, — приказала Ян Рей.
Тривнер попытался воспротивиться, но жрица властно вскинула руку и закрыла глаза, давая понять, что возражения бесполезны. Палач счел за благо не вступать в спор.
— Я буду ждать в коридоре, — заявил Тривнер, словно это могло служить ему утешением.
— По воле Ханхарана, он откроет мне все, что я пожелаю узнать, — молвила Ян Рей.
Но когда толстый палач и тощий писец покинули зловонную камеру, жрица ощутила легкую дрожь, природа которой была неясна ей самой.
Лишь спустя некоторое время она поняла, что это был страх.
Капитан Джейв приказал ей держаться подальше от окон. Он разговаривал с ней, как с неразумным ребенком. Этот человек пользовался особым доверием Ян Рей на протяжении многих лет, и существующие меж ними отношения граничили с дружбой, хотя о душевной близости между жрицей и солдатом не могло быть и речи. Тем не менее резкость капитана чувствительно задела ее.