Зир прочистил горло. Бретильф внимательно рассматривал носки башмаков, словно считая трещинки на коже.
— И если вернуться к нам… — промолвил Зир. — В наказание за смерть твоих дегенератов нам придется отправиться и выполнить ту же задачу?
— Вы смелые люди, — уныло произнес Фальшивый принц с завистью в голосе. — Храбрые и безрассудные, словно львы. Да, вам придется это сделать. Вот какой магией я обладаю. Но и вы меня поймите. Если бы ко мне вернулся символ власти, а вместе с ним и принадлежащая мне по закону власть, я бы не прибегал больше к помощи этих пресловутых стражников. Выдворил бы всех мерзавцев, и они никогда не посмели бы вернуться. Кроме того, хотя и не стоит особо об этом упоминать, но того, кто преуспеет, ждет щедрая награда. Вместо смерти он получит такие богатства, о которых даже не мечтал. Но лучше не полагаться на столь слабые надежды, — кисло добавил он. — И вас мне не жаль. Почему я должен жалеть кого-то, когда моя собственная судьба столь жестока? Чудесные стражи, хранившие Кашлорию, исчезли или скрылись. Сам город отказывается меня признать и насылает на меня болезни. Только стражники-негодяи и две эти твари остаются со мной, да еще народ, который меня ненавидит. Будь ему известна моя слабость, мне бы не протянуть и минуты. Но мои дни и так сочтены. Силы, препятствующие Кашлории, меня убивают. Видите? Сколько, по-вашему, мне лет?
Ни Зир, ни Бретильф ничего не ответили.
— Пятнадцать, — ответил Фальшивый принц, потупив мертвые голубые глаза. — Мне всего пятнадцать. Да, я должен отправиться и сам попытаться вернуть священный предмет, прозванный Победоносным Покровом. Но если я покину Кашлорию, ее безжалостные частицы разорвут меня на кусочки. А если останусь, то высосут из меня всю жизнь за пару лет. Зачем мне вас освобождать? Кто, во имя всех богов, освободил бы меня?
— Ну так расскажи мне о своем отце, — попросил Зир, когда они скакали по длинному каменному мосту через Ка.
— Средней руки лендлорд, убитый наемниками еще до моего рождения. Моя мать и дед вырастили меня в довольно утомительной тени его смерти. В одиннадцать лет я освободился.
— Тогда, думаю, твой отец был слишком юн, чтобы зачать меня.
— А кем был твой родитель?
— Торговец мелом. Я рос белым, как овца, пока один негодяй не скинул меня в колодец. Когда выбрался оттуда, никто не узнал: рыжеволосого сорванца, который затем украл лошадь у местного владыки и вырвался на свободу. Я сомневаюсь, что мой отец мог быть и твоим. Он был не столько белым, сколько неотесанным и уродливым. Ни одна изящная дама, жена или даже вдова лендлорда не позволила бы ему даже прикоснуться к себе.