Город предали огню, но мы все равно вернулись. Мой отец был сильным магом, и мне казалось, что его дом как-то мог уцелеть. В этом я ошибся, но и полностью разрушен дом не был. Южное крыло стояло невредимое; так мне довелось вернуться в покои, которые я называл своими в детстве. Моя постель стояла там и дожидалась меня, и я поддался ее зову, что для вымотанного, израненного человека совершенно неудивительно. Сперва только позаботился о Вспыхе насколько мог — напоил, завел под крышу, скормил ему остатки черствого хлеба, завалявшиеся в кладовке, — и заснул там, где так давно спал одну бесконечную ночь за другой. В предгорьях я не видел снов; бесы и дьяволята, рыскавшие там по мою душу, относились к яви. На собственной кровати в спальне, бывшей некогда моей, сны не замедлили явиться.
Во сне передо мной сидел отец с головой, расколотой до нижней челюсти. Говорить он не мог, поэтому писал на земле, а я читал: «Я благословил и проклял тебя, Валориус. Мои благословение и проклятие суть едины. Наследник — ты».
Когда я проснулся, слова его набатом гудели в моих мыслях — и гудят до сих пор. Правда это или нет — как знать? Может, наследство уже мое, а я и не заметил. Может, слова эти лживы, как лгут большинство снов… как лгут большинство слов, если на то пошло. Ведь не лживы лишь слова, имеющие власть над теми вещами, которые означают, а слов таких мало, да и находишь их редко.
За Вратами Изгнания, проскакав лигу, я увидал Лурн, спавшую в тени раскидистого каштана. Спешившись, я подошел к ней — сам не знаю почему. Спала она крепко и вряд ли скоро проснулась бы; я расседлал Вспыха — пусть себе пасется, а он был только рад. Затем я уселся рядом с ней, прислонился спиной к стволу и стал размышлять о множестве вещей.
— О чем такие тяжкие раздумья?
Впервые услышав, как она говорит, я сразу понял, что ее голос басовитее моего, но женский. Улыбнувшись — надеюсь, не очень нагло, — я ответил:
— О том, как бы с тобою подружиться. Боюсь, ты захочешь помериться силами, а при том, как нынче стоит мир, это чистое безумие.
— И вправду безумие, потому что мир не стоит, а кружится вокруг луны и вместе они плывут среди звезд. — Она рассмеялась, как будто речка по камням прожурчала. — Что до поединка, Валориус, то однажды я уже победила. Так давай не будем искушать судьбу, ведь, если мы снова сразимся, ты можешь умереть.
— А ты моей смерти не хочешь.
— Нет, — сказала она и, когда я не отозвался, спросила: — А ты — моей? Ты мог убить меня, пока я спала.
— Ты вскочила бы и отняла у меня меч.
— Да! Да и еще раз да! — Снова зажурчала речка. — Вот уж угодил так угодил!