«Четверо на одного — трусы какие, дома расскажу супруге и своему шефу, скажу, что их было шестеро. Ой!»
Набитый бумажник экспроприируют, упитанному и откормленному коммивояжеру вновь достаются пощечины, пинки, угрозы, оскорбления, плевки и унижения, достается всему его телу. «И ведь совсем еще молодые девчонки, они в дочери мне годятся, в смысле возраста, однако они — дети других людей, которые — и это весьма прискорбно — скверно их воспитали, так что они стали несовершеннолетними преступниками. Тьфу, противно, тут только плюнуть и остается. В Линце такого безобразия нет».
— Может, член ему вытащить и прижать как следует? — взвинченным тоном вопрошает Анна.
— Не делай этого, — отвечает ее брат, предводитель, который пристойно держится в сторонке и прочувствованно дирижирует происходящим.
— Ты что, думаешь, мне не противно? Но я вычитала у Батая, сколько всего можно проделать с членом, — настаивает сестра упрямо и уже принимается копошиться там внизу. — Надо причинить ему такой вред, чтобы он на долгое время был непригоден к употреблению. Тогда и супруге его от нас достанется путем передачи действия на расстоянии.
— Брось, ведь деньги уже у нас, теперь сматываемся, чтобы не подвергать себя дополнительной опасности из-за необдуманного риска.
— Но мы же договаривались, что деньги ничего для нас не значат.
— Деньги ничего для нас и не значат, но с ними как-то спокойнее.
— А я не хочу успокаиваться, я возбуждена, всего-то минуту и потребуется, чтобы его достать и обхаркать. Подержите-ка.
Сказано — сделано. Даже Райнер помогает держать жертву, чтобы Софи не подумала, что он участвует только ради бабок.
— Ну что, импотент, не думал, поди, что стрясется такое, надеялся, тебя тут ублажать будут, свинья вонючая.
Член извлекают и густо оплевывают.
— И эту вот мелочь он мне всерьез хотел предложить! Такое — и мне? Теперь ему надолго заказано женщинам свой жалкий прибор предлагать, наверняка всякая охота прошла.
— Все, валим отсюда!
Ханс напоследок отвешивает пинок торгашу из Линца и его воробышку, который теперь уж по меньшей мере полгода не всколыхнется и не шелохнется, а ведь в самом начале все выглядело так, будто он сможет пожать даже больше, чем посеял, — затем с силой бьет ногой в шею, а потом по светящимся в темноте белым фрагментам подштанников, человек из Линца опрокидывается на бок, проливает немного линцской крови и мгновенно умолкает, хотя наверняка не получил сколько-нибудь серьезных телесных повреждений. Однако запомнит он это надолго.
Вся компания выскальзывает из подворотни в темноту улицы, которая выплюнула их наружу незадолго до этого, ведь даже мрак ночного города терпеть не может таких невоспитанных подростков.