Ханс говорит, что сделает все, что ей захочется, она же знает, но не нужно злоупотреблять этим, ведь так нечестно.
— А мне хочется злоупотребить. И носки тоже снимай, а то ведь представляешь, какой вид будет, ты весь голый, но в носках, испортит общее впечатление.
Ханс стаскивает носки, обнажая немытые ноги.
Софи, устроившись в уголке, разглядывает разводы грязи между пальцами у него на ногах и говорит, что хочет, чтобы его свобода покорилась ей как таковая, покорилась свободно. Она знает, что причиняет ему боль, но, подвергая его, так сказать, пытке, она вынуждает эту свободу добровольно отождествиться с его плотью, которая испытывает боль от этого.
— Вот в чем свобода, понимаешь?
Она сворачивается в некое подобие клубка и грызет ногти на руках, один за другим.
Ханс говорит, что не понимает.
Софи говорит, что позволяет ему просить за это прощения.
— Когда я наступаю тебе на горло, то тогда и страх твой, и все твои просьбы свободны, они происходят по собственной воле. Только ты один и решаешь, ясно?
Ханс говорит, что сделает это, потому что тайно любит ее, что теперь уже вовсе не тайна. Менее благожелательно он созерцает свой повисший член, не встанет он, совершенно точно.
— А теперь ласкай себя, ну же, — говорит Софи, которая впервые сейчас — не бледная или загоревшая, но с красными пятнами на скулах — выглядит почти как живая. Она говорит, что хочет видеть каждую подробность его тела, он должен усесться так, чтобы ей все было хорошо видно, в случае необходимости можно включить электрическое освещение, в котором он здорово разбирается.
— Я делаю это только из-за любви, — говорит Ханс и принимается неловко за свою шишку, начинает ее тянуть и дергать, мять и тереть, потому что от страха она съежилась до размеров кукиша.
Происходит столкновение самых разных сил, в центре него находится Ханс, который в настоящий момент производит впечатление скорее бессильное.
— И это все? — спрашивает Софи.
— Нет, не все, я могу гораздо больше, — выдавливает Ханс, который мало-помалу свирепеет. Он смотрит на Софи — и вот уже одерживает верх юношеская свежесть и прекрасная форма, и палка его встает, как полагается. Молодость и здоровье восторжествовали над старостью и недугом.
Софи чуть не отгрызла себе костяшку пальца.
Когда он в пятый раз повторяет, что происходит это из-за любви, Софи говорит, что ей совершенно без разницы, из-за чего он это делает, лишь бы делал, и прижимает ладони к горлу.
Ханс, не покладая рук, трудится над собой, как будто протягивает провод сквозь стену, однако тянет он лишь себя самого. Софи хочется увидеть, как он кончит, и она тут же высказывает свое желание.