Хансу не по себе, он нервничает, ведь он впервые оказался с девушкой наедине, а тут уж не осрамиться гораздо труднее, чем в компании приятелей.
Анна с удовлетворением рассматривает в зеркале свое суровое лицо и думает, что теперь, когда дело становится серьезным, лучше быть ласковой, мягкой и блондинистой, вроде Софи, сухая и сдержанная манера требует напряжения и утомляет. Лучше всего прильнуть к нему нежно, но делать так нельзя ни в коем случае, а то они все сразу думают, что могут позволить все что угодно. Ее конек и сильная сторона — как раз суровая жесткость, именно такая, как у Джин Себерг. Она ужасно хочет Ханса и пытается представить, какой он из себя там, каким он сейчас пред ней предстанет. В трусах она его уже видела на тренировках в спортклубе и на футбольном поле. А без них он, наверное, еще лучше. Он — как дикий зверь, его разговорами об изящной словесности не проймешь, и это ее возбуждает. Как бы образованна она ни была, в данный момент она не что иное, как тело, придется снизойти до уровня всех остальных тел, она станет лишь одной из многих, а не самой лучшей, вообще-то везде и всюду она лучше других, потому что обладает интеллектом. А он-то в данном случае и не в счет, в чем и заключается для Анны трагизм положения: без головы, которую женщина обязана потерять в данной ситуации, чувствуешь себя совершенно голой. Анна отправляет свою голову на хранение в книжный шкаф и подвергает осмотру Ханса, который выглядит так, будто уверен, что он дикий и хищный, прекрасно сложенный зверь, например, настоящий волк. Он что есть силы стискивает челюсти (старый, испытанный трюк), что должно создать впечатление страсти, возбуждения и в то же время — одиночества, такое впечатление каждый раз производят на зрителя Джон Уэйн и Брайан Кейт, Ричард Уидмарк и Генри Фонда. Пользуются они такими же приемами, только у них это лучше получается, ясное дело. Эмаль на зубах Ханса скрежещет, протестуя против грубого обращения, слишком часто она подвергается такой вот непосильной нагрузке. Надо, чтобы желваки перекатывались под кожей, он репетировал дома, перед зеркалом, на девушек такой вид производит должное впечатление. Они млеют. Правда, даже после этого у тебя все равно духу не хватает, а у девчонки тем более.
Анна точно помнит, из какого кино он это позаимствовал. Ей мерещатся прерия, мустанги, бревенчатые хижины, кактусы, одинокие фигуры вооруженных мужчин. Головой она все понимает, но ее желание ничуть не убавляется.
Странно это. Кажется, что видишь все насквозь, но все-таки так и подмывает посмотреть, не кроется ли за этим еще что-нибудь. И даже если нет ничегошеньки, кроме сухожилий, мускулов и кожи, то и этого уже вполне достаточно. Не надо никакой болтовни. Мозги у нее имеются, но о них-то она сейчас и хочет целиком забыть и стать лишь телом для Ханса, которому вообще не позволено быть чем-либо иным, кроме как телом.