Теперь бури стихли, и телефон работал, как часы.
Однако ничего этого Костас, похоже, даже не вспомнил.
Спустя сорок минут, обессиленный, мало похожий на себя, он рухнул грудью на стойку маленького деревенского бара.
— Они мертвые…
Губы с трудом разомкнулись, произнося страшные слова.
А невидящий взгляд, устремленный на барменшу, будет еще долго преследовать ее в ночных кошмарах.
Ярко-голубые глаза красавца грека, ночь с которым еще напоминала о себе сладкой ломотой во всем теле, были сейчас белыми безумными глазами выходца с того света.
— Они мертвые, — повторил он тем же лишенным интонаций голосом. И, помолчав, добавил:
— Все.
Эту историю, короткую и страшную, Костас Катакаподис повторил, наверное, сотню раз.
Разузнать подробности событий, предшествующих загадочной гибели экспедиции, стремились самые разные люди — от следователя криминальной полиции до репортера криминальной хроники.
В конце концов, ему поверили.
Фантазии репортера Гурского
Сомнения не часто посещали репортера Гурского.
Решения — большие и малые — вызревали в его сознании, как правило, стремительно. Отдаленно они напоминали всполохи дальних зарниц в кромешной тьме беспросветного южного неба. Вспыхивали себе вдруг, сами по себе — короткие, но яркие. Никоим образом не связанные с тем, что происходило вокруг, не имеющие отношения к тому, о чем размышлял в этот момент Гурский.
Это было не из таковских.
Родилось не вдруг и отнюдь не случайно.
Можно сказать, что дитя было желанным, его давно ждали и уж не чаяли обзавестись ненаглядным, как оно во всей красе явилось на свет.
В груди у Гурского разлился приятный свежий холодок — признак сильного, восторженного волнения, радостного смятения чувств и — главное! — предвестия большого, осязаемого успеха.
Может быть, даже славы.
Пора уж!
В глаза близко заглядывал четвертый десяток, дышал неласковой прохладой вечности и усмехался недобро, с некоторой даже издевкой.
Дескать, что, брат? Сам вижу — без изменений. Так и запишем пока: репортер Гурский — личность, конечно, амбициозная, но — как бы это сказать повежливее? — без особого толку.
Бодливой корове, как известно, Бог рог не дает.
Очень точно подмечено и словно для вас придумано.
Не слышали?
Напрасно!
Потрясающе емкий образчик народной мудрости.
В такие минуты Гурского обуревала тупая, безысходная и бессильная ярость. Чувство невыносимое, изматывающее Душу сильнее любой самой черной тоски.
Но, похоже, забрезжило где-то вдали, у самого горизонта.
И ярко забрезжило, разливаясь в полнеба.
Идея была грандиозной, блестящей и, главное, открывала перспективы, очертания которых только угадывало буйное воображение Сергея Гурского.