Между двумя полюсами — архаическим политеизмом и учением об Абсолюте — мы находим провозвестие Ветхого Завета. Вместе с мудрецами Индии, Китая и Греции он отверг веру в ограниченных человекоподобных или стихийных богов. Вместе с ними он разделял взгляд на высшую Реальность как на нечто несоизмеримое с тварным миром. Но при этом библейские пророки утверждали, что Вселенная имеет ценность перед лицом Бога, что между Ним и человеком есть незримая связь, что люди несут в себе отблеск Сущего. Они смело говорили об «очах» и «сердце» Творца, желая показать, что это не холодный Абсолют, а «Бог Живой», как они любили выражаться.
Если в представлении Аристотеля Бог едва ли даже знает о существовании человека, то, согласно Ветхому Завету, человек — это венец природы, объект Божественной любви. Он призван в свободном союзе с Творцом участвовать в движении мира к полноте бытия. Эта цель называется в Библии спасением, поскольку она достигается через освобождение от ложных, помраченных злой волей форм существования.
Вот почему Ветхий Завет нацелен в будущее. Он видит в истории не вращение космических циклов, а драматический диалог земли и Неба, путь к Царству Божию, к тому состоянию Вселенной, когда в ней восторжествуют предвечные замыслы Создателя.
В ветхозаветных книгах звучит пророчество («обетование»), что на этом пути к Царству Бог Живой явит себя людям. Эта мистерия Богоявления связывается у пророков с личностью Спасителя, главы Царства Божия. Пророки так и называют Его — Царь–Помазанник, Мессия. По–гречески это слово звучит как Христос.
Следовательно, мы имеем право сказать, что благовестие о Христе является стержнем обоих Заветов. В Ветхом Он — надежда, в Новом — осуществление. Говоря библейским языком, Он есть «альфа и омега, начало и конец». В свете ветхозаветной веры в Мессию становится понятным, кем был Иисус Назарянин в глазах Его учеников и новозаветных писателей и кем Он является для миллионов христиан.
«Радостная Весть»
Лев Толстой был не единственным, кто пытался выделить в Евангелии «нравственное учение Иисуса» как нечто самодовлеющее. Однако все подобные попытки потерпели неудачу. В Евангелии, строго говоря, нет «учения», которое можно было бы рассматривать изолированно от личности Учителя. По выражению русского исследователя С. Н. Трубецкого, в четырех Евангелиях «одно слово и одно учение — Он Сам. Каждое Его слово есть обнаружение того, что Его переполняло». Насколько неразрывно в Евангелиях переплетены жизнь и проповедь, видно уже из их заглавий. Все четыре автора назвали их не «Жизнь Иисуса» и не «Учение Иисуса», а «Евангелие Иисуса Христа». Гречей^ слово «евангелион» (как и древнееврейское бесора, которое употреблял Иисус) означает «Радостная Весть», Весть о спасении и Спасителе. Евангелия представляют собой не набор сентенций и не биографию в современном понимании. Они — свидетельство веры тех, кто обрел в Иисусе Назарянине «человеческий лик Бога», исполнение древних пророчеств.