Последние дни он был настолько спокойный, такой радостный, такой благостный, что около него было просто хорошо побыть; уже говорить было трудно, тяжело, но чувствовалось, что этого и не надо. Папа лежал с открытыми глазами и было видно, что он не спит, а пребывает в молитве или думает, осмысливает свою жизнь. Само пребывание с ним очень много давало. И было как–то очень спокойно и легко, хотя мы все уже осознавали, что речь идет о каких–то днях и часах, каждый раз, когда мы шли в больницу, мы думали: «к чему мы придем?».
На следующее утро папу должны были опять оперировать. Мы очень переживали, и я ужасно боялась, что папа может умереть на операционном столе. Для меня это было бы ужасно. И вот утром я бежала из монастыря и думала: «Как там папа перед операцией? Надо его скорее собрать». Прибежав, я была потрясена: он лежал, как маленький ребеночек, и беззаботно спал. Такое было впечатление, как будто ему совершенно все равно — что хотите, то со мной и делайте. Вот такое у него было смирение, такая преданность воле Божией, такая любовь. Пришла медсестра и говорит: «Как, он спокойно спит перед операцией? Больные все всегда волнуются и переживают. Разбудите его, надо везти его в операционную». Мы его разбудили, и папа говорит: «В операционную? Ну хорошо, поехали в операционную». Я была потрясена его спокойствием.
Только накануне его смерти я поняла, что папа действительно умирает. Утром того дня он мне вдруг говорит: «Ты знаешь, кто я?». Я на него посмотрела с удивлением и говорю: «Папа, кто?». Он с таким глубоким чувством смирения и в то же время с чувством какой–то радости мне говорит: «Я грешный поп Глеб, валяющийся в собственном кале и гное». Я поняла, что он настолько смирился, что ему здесь, на земле, делать больше нечего, что это как бы готовое зернышко для Царствия Небесного. Это было не только смирение, но и глубочайшее, как мне представляется, согласие с Промыслом Божиим, проникновение в замысел Господний о мире. Ведь он говорил, что нужно ему пострадать, потому что исповедовал смертников и других преступников, отпускал им страшные грехи и должен сам пройти очищение, потому что теперь он эти грехи несет. Действительно он взял крест и последовал за Христом.
Папу оперировали. Слава Богу, на операционном столе он не умер. Его привезли в реанимацию. Он пришел в себя, разговаривал с врачами, даже шутил; внезапно ему стало плохо и, несмотря на помощь врачей, он, вероятно, от тромболии скончался. «Не волнуйтесь, мне очень хорошо», — с этими словами он скончался.