* * *
Вошли ли мы во вкус молитвы, покаяния и славословия Божия? Чувствуем ли потребность непрестанной молитвы, покаяния, научились ли презирать и ненавидеть нелепый, безобразный и смертоносный грех, разлучающий нас с Богом, и любить, уважать, высоко ценить добродетель и преуспевать в ней, восходя от силы в силу, от добродетели к добродетели, презирая всякую греховную прелесть, как пагубную?
* * *
Доколе сердце и ум не вошли во вкус молитвы, дотоле человек молится неохотно, лениво, принужденно и рассеянно, но, когда душа войдет во вкус молитвы и вкусит мира, сладости и утешения от Господа, тогда и отстать не захочет от созерцания Господа и от беседы с Ним. Столько утешения дает Господь усердному к молитве! Так Он изменяет душу, само лицо молящегося делается светлым и приятным, подобно тому как Господь просветился лицом на Фаворе.
* * *
Молитва нужна не для Бога, а для тебя, ленивый молитвенник или не молящийся вовсе; она — сила, свет, пища и питие для души твоей, охрана твоя, страж твой, безопасность твоя. В тебе сидит, глубоко закутавшись во всякий вид греха, глупый, капризный, своенравный и злой больной твой ребенок и вместе старый, ветхий человек, унаследованный от первого родоначальника, поддавшегося лести диавола — отца лжи, всякого зла. Вот для него-то крайне нужна молитва постоянная, как врачевство, как свет и пища, как руководство; как согрешающему, ему нужно и непрестанное покаяние.
* * *
Когда молишься в церкви или в доме, старайся представлять себе все слова и лица в молитве — лицо Божией Матери, Ангелов и святых или земных лиц, о коих молишься, — представлять идеально, то есть как они есть в существе или должны быть (архиереи, священники, диаконы и прочие) — святы по Божественному началу, а не плотски, или материально, или греховно — и будет тебе молитва твоя в отраду.
* * *
Молитва домашняя или общественная, вечерняя и утренняя, совершаемая частным образом кем-либо, литургия или совершение какого-либо Таинства лицом священным публично бывают живым и всех оживляющим делом, если они совершаются священником или архиереем с живою верою, искренне, пламенно, или делом мертвым и никого не затрагивающим, не одушевляющим, не восторгающим горе, к Богу, к Небу, если лицо молящееся совершает молитву без веры, без осмысления, без сердечного чувства. Потому приходится нередко слышать из уст мирян, бывающих у служб, что такой-то священнослужитель служит жизненно, пробуждающим образом, а такой-то — мертво, безжизненно, скучно, неодушевленно, непитательно, непросветительно. И вправду так. Для примера представьте, что служащее лицо — священник или диакон — пьян, или пришел служить в храм из-за картежного стола, или после чтения книги романического пошиба, или какой-либо мирской журнальной или книжной статьи, которою увлеклись его ум и сердце. Скажите, может ли он служить с воодушевлением утреню или всенощную или литургию Златоуста или Василия Великого? Не думаю. Телом он в храме, а душою он там, где происходят роман или действие, с теми лицами, кои составляют предмет речи и коими он увлекся! Он не с Богом, не с Богоматерью, не со святыми, в его сердце не Бог, а суета житейская, враг.