Лупа времени, круглая, как юбилейный рубль с профилем вождя. Его тоже кто-то любил, вождя.
А мы любили шоколад «Аленка» за 80 коп. Мы были – «акселераты», взрослым мужским басом мы выкрикивали на собраниях детскую чушь. В кино «до 16-ти» нас уже пускали без вопросов. И напрасно, ничего мы в кино не видели, кроме намеков на интим. Зарубежные фильмы были откровеннее наших, но случались недоразумения. Так однажды в школьной курилке прошел слух, что в ДК Свердлова идет «Испорченная девчонка». Побросав «бычки», мы рванули туда, по пути «нашкуляли» денег на билеты, купили, сели – а кино оказалось про малолетнюю воровку. Ничего «такого», ноль. В огорчении мы переломали стулья и убежали. Зато в фильме со спортивным названием «Спартак» мужик держал бабу за грудь целую минуту. Через пару дней грудь из фильма вырезали. А вот интересно, кто этим занимался? КГБ? Обллит? Да сами киномеханики, заразы, вырезали «клубничку», делали из нее слайды и угощали друзей!
Любили «Анжелику», ох, как мы ее любили… В «Комсомольце» шла, третьим экраном, за билетами – убийство. Оттуда уже ничего не вырежешь, там вся ткань фильма пропитана аристократической похотью, его просто сняли с проката, чтобы советского зрителя не нервировать.
Любили футбол. В период игр над городом носился рев болельщиков. Гнездился он на стадионе «Центральном» (ныне «Орленок»), там наша «Звезда» встречалась с «Пахтакором», за их свиданием мы подсматривали через щели забора и с окрестных крыш.
Любили пластинку Ободзинского. Ту самую:
Льет ли теплый дождь,
Падает ли снег –
Я в подъезде против дома
Твоего стою.
Аранжировочка там была – нормальная. «Зарубежную эстраду» обожали, она к нам тогда просачивалась по капле. Вот ее рейтинг по возрастанию: сперва эстрада соцлагеря – Караклаич, Димитров, Готт; над ними – польский рок («Червоны гитары», «Скальды», о! Марыля Родович – она первая вышла на сцену в рваном пончо!), французов не было в природе. На самой вершине господствовали англоязычные исполнители. Боги из богов – надсадные крикуны с мощной бас-гитарой, «drive and shout», грязный «shout». Чистый звук мы прощали только «Битлз». Вкусы других людей для нас не существовали. Любая чужая музыка для нас была – лажа.
«Лажей» – чужой музыкой – для нас было вообще все вокруг: помпа 100-летия Ленина, всенародный субботник, лунный трактор, дурацкие тиражи «Спортлото» по телеку, конкурсы «А ну-ка, девушки!», «А ну-ка, парни!» – всё подлежало осмеянию и уничтожению. Или вот еще – какой-то писатель Солженицын из Москвы «настучал» на нас, на нашу кривую жизнь, иностранцам. Да у нас в лагере за это делали «темную»! Но в этом пункте между нами, парнями, согласия не было, «темную» Солженицыну делала газета «Правда», от которой нас тошнило, приходилось мыслить – так наша стая распадалась на индивиды. В 1970 году в Перми судили «тайное общество» – молодых людей, собиравшихся по ночам у сторожа детсада не вино пить, а читать «диссидентскую» литературу – «Хронику текущих событий» московских правозащитников. Посадили не всех. Мир становился сложнее.