А я в 1972 году свои фишки двинул в вуз. Черта ли мне в том вузе надо было – не знаю. Программа сработала, матрица жизни: школа – вуз – работа – пенсия. Программа, кстати, была хорошая, если ею правильно распорядиться, и все пункты в матрице тогда были на месте, не то что сейчас. Сейчас наши дети если кому и нужны, то только наркокурьерам. А нам после школы все двери были открыты, факт, всюду звали, на любой завод – с лапками, и зарплата через полгода как у инженера. Так что программа жизни, если честно, была не одна… Дух захватывало от пестроты возможностей, от горизонтов кружилась голова. Ранним июньским утром после выпускного бала брели мы по набережной Камы, нарядные и усталые, и уже немножко не узнавали друг друга – прощались…
Этот синий вечер летний закружил ребят,
Я на школьный вальс последний пригласил тебя…
Ты была в модном кримплене и гипюре. На мне безукоризненно сидел модный длинный пиджак с двумя шлицами сзади. Нам пели «Песняры» про Александрину, а «Ариэль» – про белый парус в море: «Верю, что услышишь ты». Блистали «Самоцветы», картинно расставленные на сцене, как шахматы. На них были белые костюмы с аппликацией на широких лацканах, брюки-клёш и – новинка! – туфли на платформе. «Колеса диктуют вагонные, где срочно увидеться нам…». Украинцы (тоже в белых клёшах) пели в том же ритме: «Червону руту нэ шукай вечорами…». Но популярности «Песняров» не превзошел никто.
Няма таво, што раньш былo…
Молодые люди в те годы отращивали усы подковкой, как у Мулявина, и баки, как у Пресли. Взрослые модницы носили сапоги-чулки – страшный дефицит и дорогущие, заразы. Батник носили приталенный с планочкой, блейзер. Платье-халат на пуговицах, с квадратным воротником. Все приталенное, все в обтяжку.
Джинсы. В 1972 году это уже не мода и не болезнь – сложилась особая, джинсовая субкультура. У нее был свой язык, фольклор (помню анекдот, как богатый грузин, не зная уже, куда девать деньги, вставил себе зуб не золотой, не платиновый – джинсовый!), у нее была своя иерархия ценностей, свои мифы. Люди посвящали свою жизнь джинсам – добыванию их (или подделке) и сбыту. Стоили импортные «трузера» до 250 руб – две инженерских зарплаты. Везли их через Болгарию и другие соцстраны, покупали в «Березке» за чеки, продавали на «балке», вместе с дисками, за рубли – рисковали на каждом этапе. Все это называлось – спекуляция, по фене – фарцовка. Ловили, сажали, общество в целом презирало спекулянтов, а люди по отдельности – охотно пользовалось их услугами. Одно время из областного центра за джинсами ездили в леспромхозы. Те уральский лес меняли за границей на импортную одежду, и наши фарцовщики просекли это дело – ездили за шмотками не в столицы, а в леса.