После того, как Каин приведен был Камчаткой под Каменный мост и новые товарищи его ушли на «черную работу», он так продолжает повествование о своих первых подвигах:
«Я под тем мостом был до самого света и, видя, что долго их нету, пошел в город — Китай, где попал мне навстречу того ж дома г. Филатьева человек и, ничего не говоря, схватя, привел меня обратно к помещику в дом. В то же время прикован был на дворе медведь, близ которого и меня помещик приковать велел, где я два дня не евши прикованный сидел, ибо помещик кормить меня не велел. Токмо, по счастью моему, к тому медведю девка ходила, которая его кормила, притом, по просьбе моей, и ко мне тихонько приносила, между тем сказала, что помещик наш состоит в беде: ландмилицкий солдат в гостях в холодной избе, т. е. мертвым брошен в колодезь. Потом помещик мой взял меня в покой к себе и, скинув все платье, сечь меня приказал; тогда я ему сказал: „хотя я тебя ночью, немножко окравши, попугал, и то для того, чтоб подоле ты спал“; и, не дожидаясь более, тотчас старую песню запел: сказав „слово и дело“, отчего он в немалый ужас пришел. В то же время случился при том быть полковник Иван Иванович Пашков, который говорил ему, чтоб более меня не стращал, а куда б подлежит отослал, причем я ему и еще тою же песнью подтверждал; чтоб не продолжая времени в „Стуколов монастырь“, сиречь в „тайную“, где тихонько говорят, отсылал.
По прошествии ночи, поутру, в полицию меня представил, где к той песне еще голосу я прибавил, ибо оная для ночи не вся была допета, потому что дожидался света: в тот час драгуны ко мне подбежали и в тот монастырь, куда хотел, помчали, где по приезде секретарь меня спрашивал: „По которому пункту я за собой сказывал?“, коему я говорил: „Что ни пунктов, ни фунтов, ни весу, ни походу не знаю, а о деле моем тому скажу, кто на том стуле сидит, на котором собачки вырезаны“ (т. е. на судейских креслах). За что этот секретарь бил меня той дощечкой, которую на бумагу кладут (т. е. линейкой). На другой день, поутру, граф Семен Андреевич Салтыков, приехав, приказал отвести меня в замшоную баню (т. е. в застенок, где людей весят, сколько потянет), в которую сам взошел, где спрашивал меня: „Для чего-де я к секретарю в допрос не пошел и что за собой знаю?“ Я, ухватя его ноги руками, стал ему говорить: „Что помещик мой потчевал ландмилицких солдат деревянными кнутами, т. е. цепами, что рожь брюжжат, из которых солдат один на землю упал. То помещик мой, видя, что оный солдат по-прежнему ногами не встал, дождавшись вечера, завернул его в персидский ковер, что соль весят (т. е. в куль), и снесли в сухой колодезь, в который сор высыпают, а секретарю для того не объявил, чтобы он левой рукой Филатьеву не написал, ибо я в доме у своего помещика его часто видал“. Граф приказал дать мне для взятия помещика пристойное число конвоя, с которым я к помещику своему приехал: в то время тот лакей у ворот меня встретил, который, как выше объявлено, к помещику меня привел, и для того конвойным взять его велел. „Ты меня, сказал я ему, поймал у Панского ряда днем, а я тебя ночью, так и долгу на нас ни на ком не будет“».