— Про турку чего-то болбочет. Не разберешь, — пожал плечами Соловейко.
— Он говорит, что мы сейчас отплываем? — пискнул я в ужасе, продолжая вслушиваться. — Прямо сейчас!
Рябой Горох снисходительно обронил:
— Ну, это известно. Отпускные еще давеча с берега прибыли. И воду в бочки залили. Сейчас будем паруса подымать.
Беда!
У меня потемнело в глазах.
Старший офицер (фамилия его была Дреккен, прозвище — Дракин) трубным голосом крикнул:
— Марсовые к вантам! — и к каждой из трех мачт фрегата кинулись одинаково жилистые, невысокие матросы.
Я знал, что в марсовые берут самых бесстрашных и проворных. Мой отец, которого я ни разу не видал, тоже был таким. А самых отчаянных, легконогих и цеплючих назначают «ноковыми» — они умеют бегать по тонким нокам, спуская или поднимая самые краешки парусов.
Матросы с поразительной сноровкой карабкались вверх.
— По реям!
Выполняя порученную работу, я беспрестанно вертел головой. Конечно, поглазеть на лихих матросов было любопытно, но имелись у меня заботы и поважней. По палубе прохаживался белый капитан Тихоня, уставившись в часы с откинутой крышкой. Свободной рукой он отмахивал такт — и я догадался: считает, за сколько времени будут подняты паруса.
Но капитан меня занимал мало. Прямо за ним, отстав на два шага, так же медленно выхаживал черноволосый с пером. Тихоня остановится — и он тоже. Прямо как тень. Никак я не мог понять, что означает эта неуместная на военном корабле фигура и почему никто ей не удивляется.
Меня страшный человек видеть не мог. Я висел на канате по ту сторону борта, на бушприте. Задание Степаныч мне дал очень удачное: надраить до блеска золоченый шлем и доспехи военной богини Беллоны, вырезанной из мореного дуба. Удачной свою позицию я считал по двум соображениям. Во-первых, можно было спрятать голову за кромку, когда приближался мой таинственный враг, а во-вторых, при первой же возможности я собирался соскользнуть в воду.
Пока что об этом нечего было и помышлять. Вместе со мною, по другую сторону от крутобокой Беллоны, висел Соловейко и с видимым удовольствием начищал бой-бабе огромные груди.
— Тебе б такие бомбы, а, Смолка? — говорил он мартышке, сидевшей у него на плече. — То-то жанихов бы набежало.
Обезьянка скалилась, будто понимала, и быстро-быстро жевала смолу.
Меня Соловейко вроде как не замечал, я для него был пустое место, хуже мартышки. Однако если б я спрыгнул, рыжий сразу поднял бы тревогу — это ясно. Я надеялся, что он закончит первым, поднимется, и тогда уж я медлить не стану…
Вот, наконец, мой напарник начистил свою часть золоченой бабищи и еще прихватил вторую половину бюста с моей.