И придумал я вот что. Обхватил богиню за толстую шею, коленкой оперся о грудь и переместился на канат, оставшийся после Соловейки.
Но мой маневр был напрасен. Проклятый поп, будто нарочно, тоже перешел на другую сторону бушприта и опять оказался прямо надо мной.
— Я с тобой, нехристь, разговариваю! Не моги от меня уходить! — крикнул он кому-то. — Какое носителю сана неуважение!
Если «язычника» я как-то пропустил мимо ушей, озабоченный разгоном несущегося на всех парусах корабля, то теперь насторожился. Сколько мне было известно, нехристь на фрегате имелась лишь одна.
Раз уж броситься вниз все равно было нельзя, я подтянулся повыше и очень осторожно выглянул поверх борта.
Так и есть!
В пяти шагах, отвернувшись от священника, стоял черный человек. Вообще-то его скорей следовало бы назвать «красным» — в ярком утреннем свете кожа супостата отливала медью, но этот невиданный оттенок вселил в меня еще больший страх.
— Что, отец Варнава, обращаете языцев? — с усмешкой сказал старший офицер. Он шел по палубе, постукивая тонкой, гибкой палочкой по ладони и зорко глядя по сторонам. — Не надоело?
— Госпоння воля все препоны превозмогает, аже злое упрямство жестоковыйных, — торжественно молвил поп и хотел взять краснокожего за плечо.
Тот был к священнику спиной и смотрел вверх, однако качнулся в сторону — избежал прикосновения.
Что это он разглядывал в небе? Ничего там не было, лишь парила на высоте нижней реи крачка с необычным голубоватым отливом крыльев. Плавным движением немой достал из своей сумки палку — не палку, дощечку — не дощечку, а какую-то плоскую загогулину, заплелся всем телом в подобие штопора и метнул эту деревяшку вверх.
Ай, ловко! Штуковина ударила птицу влет. Та перекувырнулась, камнем рухнула вниз — прямо в руку метальщика. А второй рукой он успел подхватить свою кривую дубинку и сунул ее обратно в сумку.
От неожиданности отец Варнава подпрыгнул и возопил:
— Индюк чертов! — Но устыдился плохого слова, перекрестил рот. — Прости Господи…
Деловито повертев крачку и по-прежнему не обращая на попа внимания, фокусник выдернул два пера — одно из крыла, другое из хвоста. Они и правда были очень красивые: голубое и крапчатое.
Прежнее, белое, краснокожий выкинул за борт, а два новых аккуратно воткнул в свои блестящие черные волосы.
Дальше случилось нечто еще более удивительное. Он поднес птицу к самому лицу и зашевелил губами, будто о чем-то с нею разговаривал. Крачка открыла круглый глаз. Тогда страшный человек подкинул ее кверху, и птица, возмущенно крича, взлетела.
Упорный Варнава предпринял новую атаку.