Герман промолчал. Шофер, упоенный приятными воспоминаниями, продолжал разливаться соловьем. Он не сомневался, что пассажир его поймет и поддержит. А что такого? Всем жить надо! У них денег куры не клюют, а нам на водку не хватает. Такова была его нехитрая философия.
До чего же хотелось его убить!.. Вот просто взять и убить. Это было бы так просто! Один хороший удар, и конец. Но Герман удержался. Ему пришла в голову другая идея. Он специально попросил остановиться в неположенном месте, заранее отстегнулся и, когда водитель притормозил, выскользнул из машины.
– Эй, а за проезд? – закричал шофер.
– Ты с моих земляков все слупил в девяносто первом, – сказал ему Герман. – Считай, они за меня расплатились.
Шофер выскочил из машины с монтировкой.
– Ах ты, сволочь фашистская…
– Ну давай, замахнись. Доставь мне удовольствие, – подзудил его Герман, обнажая зубы в ухмылке, похожей на оскал мастифа. – Тут, между прочим, стоять нельзя.
К ним уже спешил милиционер.
– Вот, товарищ постовой, клиент платить не хочет, – пожаловался водитель.
– А у тебя патент на извоз есть? Налоги платишь? – спросил Герман.
Он многозначительно переглянулся с инспектором ДПС – тот его прекрасно понял – и пошел сдавать деньги в банк. Шел не спеша, прислушиваясь к воплям за спиной: «Командир! Разберемся!» На душе стало чуточку легче.
И вот теперь он смотрел в лицо жлобу, вздумавшему точно так же обобрать не абстрактных земляков, а его родителей.
Густав Теодорович взглянул на сына виновато. Луизе Эрнестовне тяжело было стоять, она устала, Герман видел по лицу.
– Позвольте мне отвести мать в машину, – попросил он.
– Нельзя! – надулся таможенник. – Вы в красном коридоре!
– У нее один чемодан, – настаивал Герман. – Проверьте и отпустите.
Но таможенник уперся – и ни в какую.
– Вот сейчас вызовем СЭС, возьмем пробы, составим протокол…
– Сколько? – спросил Герман.
– Ну… – таможенник воровато огляделся, – уж штуки три баксов мог бы отстегнуть за эти веники…
«И такса не изменилась с девяносто первого года», – с горькой усмешкой подумал Герман.
Таможенник не заметил, что их разговор записан на диктофон. Герман позвонил Голощапову.
– Аркадий Ильич? Мы прилетели, но нас тут таможня тормозит, нельзя ли протолкнуть? Кто тормозит? – Герман бросил взгляд на бейджик с именем, приколотый к груди побагровевшего таможенника. – Некто Клевцов.
Таможенник разразился руганью. Сам того не подозревая, он полностью повторял репертуар таксиста:
– Ах ты, фашистская свинья…
– Говори, говори, – хладнокровно кивнул Герман. – Я записываю.