Остановился он еще на одном вопросе, вряд ли тогда привлекшим чье-то внимание, но для нашего будущего рассказа существенном: он заверил присутствующих, что не посягает на отмену канонов науки:
"Может получиться такое впечатление, с которым мне постоянно приходится вести борьбу: противопоставление метода яровизации методу селекции. Так думать нельзя. Никаких противопоставлений нет. Наоборот, яровизации без генетики и селекции не должно быть...
... Метод яровизации дает возможность использовать гены, и в этом его основное значение" (30).
Спору нет, следовало из его выступления, благодаря яровизации удалось резко поднять урожайность пшениц, что правда -- то правда. Есть также надежда увеличить урожаи и других культур. Но устои науки от этого не пошатнутся и отмене не подлежат. Говоря об этом, Лысенко опять проявил изрядную мудрость, когда облек свои слова в форму полемики с какими-то неназванными им оппонентами, слишком, дескать, вольно обращающимися с его теорией. Если даже таких чересчур радикально мыслящих оппонентов и не было, то все равно эффект от такого полемического приема получался солидным: вот, они, радикально мыслящие, палку перегибают, а я -- нет, я на земле стою, излишними надеждами не обольщаюсь и даже готов с радикалами поспорить.
Эти слова о росте, развитии, генетике, генах очень показательны, так как вскоре он изменит позицию и перейдет к неприятию генетики и генов, но пока он держался скромно в отношении основ науки, резонно полагая, что ядро его выступления -- ссылки на увеличение урожаев -- привлечет внимание присутствующих и прежде всего Яковлева. Главное было то, что с помощью его метода можно почти в полтора раза повысить урожай! ПОЧТИ В ПОЛТОРА РАЗА!
Никто из ученых, и прежде всего Вавилов и Мейстер, без сомнения способных понять несерьезность утверждения агронома Лысенко о скачке урожайности (просто невозможно представить, чтобы они этого не понимали), не возразил против лихачества, никто не спустил на грешную землю оторвавшегося от правды-матки творца "теории" яровизации. Это было непростительной ошибкой, расплачиваться за которую пришлось уже и на этом совещании и много лет спустя. Впервые ученые высочайшего ранга собрались вместе с наркоматскими чиновниками и не дали отпора в решающем вопросе о невероятном росте урожаев, не поняли, что они молчанием своим подкрепили фальшивые векселя. Это был решающий час в судьбе науки российской, и час этот ученые проморгали. Ведь такая цифра гипнотизировала. Она становилась мерилом вклада любого ученого в процветание народа. То, что официальный лидер биологии и агрономии, Президент ВАСХНИЛ Вавилов говорил в это самое время о ТЕОРИИ Лысенко как о важнейшем вкладе в науку, только укрепило впечатление огромности научного подвига скромного агронома.