Но в глазах властей все сомнения ровным счетом ничего не стоили, масштаб реального и иррационального их не волновал. Словесная шелуха обещаний и откровенное манипулирование фактами в угоду политическим чаяниям весила в их глазах больше, чем доводы ученых. Прозорливость же Лысенко заключалась как раз в том, что он четко осознал запросы и меру требовательности властей, выстроил свою фразеологию в полном соответствии с мифотворческими лозунгами дня и твердил на публике о взятии вершин, высоту которых он не был способен оценить, но которые хвастливо объявлял покоренными. Эти словесные победы тиражировали органы советской печати, тотально контролируемые коммунистическими властями, и Лысенко был возведен в ранг героев без единой победы. Итог всех этих выступлений был неожиданным даже по тем временам. Лысенко еще никого не накормил хлебом из яровизированной пшеницы, но сумел получить первую правительственную награду: в 1931 году "за работы по яровизации" правительство СССР награждает его орденом Трудового Красного знамени! (28).
Лысенко начинает борьбу с генетикой
Постановление партии и правительства об изменении сроков выведения сортов, споры селекционеров и наркома Яковлева подсказали Трофиму Денисовичу, что от яровизации надо срочно уходить. В 1950-е годы В.П.Эфроимсон в своем аналитическом обзоре деятельности Лысенко, направленном в ЦК КПСС, утверждал, что яровизация не дала на практике ничего, кроме убытков (29). Да и собственное приуменьшение первоначальных цифр о стопроцентном, сорокапроцентном, тридцатипроцентном повышении урожаев от яровизации, которыми Лысенко оперировал в 1929--1930 годах, быстро было низведено им же до цифры в 1,1 центнера с гектара (при среднем урожае на Украине, где яровизация якобы применялась в наибольших масштабах, от 12 до 17 ц/га). Даже и эту оценку оспаривали такие знающие положение в сельском хозяйстве ученые, как академик П.Н.Константинов (30). Всё, что можно было выжать из неудавшейся яровизации для себя лично, было выжато, и Лысенко посчитал, что надо срочно привлекать интерес властей новыми инициативами. Увидев, что в вопросе выведения сортов столкнулись две разнонаправленные силы, Лысенко быстро решил ввязаться в этот спор на стороне партийных сил. Раз нужны первоклассные сорта, выведенные за 5 лет, нужно пообещать это сделать, причем принародно объявить, что он берется получить сорта за срок, вдвое меньший!
Попав в Институт генетики и селекции, Лысенко оказался в среде одновременно ему знакомой и новой. Он и ранее крутился среди селекционеров, даже сам пытался создать сорт томатов, но из этой затеи ничего не вышло. А в то же время он видел, какими нехитрыми на сторонний взгляд были действия селекционеров, с утра до темна пропадавших на полях, что-то высматривающих, скрещивающих, отбирающих, вглядывающихся с пристрастием к вроде бы одинаковым растениям и ждущих, что вот-вот появятся чудесные комбинации и тогда... Тем, кто бывал в этом кругу, так знакомо жгучее чувство ожидания, эта страстная надежда на успех -- на чудо-колос, на рекордную урожайность, на невиданные доселе свойства. Не мог не видеть этого и Лысенко, и его пылкая натура не могла не трепетать при мысли, что и ему ведь не заказано ждать такого чуда, ведь и ему может улыбнуться удача -- и тогда ЕГО сорт не только станет приносить людям пользу, тогда ОН докажет ЭТИМ спорящим ученым, что правда на стороне смелых и ищущих.