- А что же будет? Куда они денутся?
- Никуда. А будет Константиненбург, Кайзербург.
- Ну, ты уж тоже, Арсений... загнул!
- Ничего не загнул. А ты прочитай книгу Трейчке: мы, то есть Россия, да и все славянство, это для них, дескать, только удобрение, компост для будущей германской культуры. А ты - союз!
Здесь еще один голос, отрочески-взволнованный, беззаветно убежденный, вмешался в их спор:
- Да как с ними можно не воевать, когда они проповедуют: "Дейтчланд, дейтчланд юбер аллее!" (Германия, Германия превыше всего!).
То был Володя. Он тоже не ушел с молодежью, и тихонько притаился у плеча старшего брата и жадно слушал беседу.
Рассмеялись. И словно бы впервые заметили, что он тут.
Отец проворчал - не сердито:
- Ишь ты, политик! Сколько раз я говорил тебе, Владимир, нельзя вмешиваться в беседу старших!
И для гостей, как бы в извинение сына, добавил:
- Мы его зовем: "начальник штаба верховного". О! Он вам объяснит стратегическое положение на всех фронтах: и что под Верденом, и на Сомме, и на Рижском.
При этом последнем слове Володя поморщился. Отец понял почему и, улыбнувшись, сказал:
- Ну, вот видите: Рижский фронт вызывает у моего начальника штаба судорогу!
На это Володя не мог не ответить:
- Зато турков гоним вовсю! Эрзерум - наш, Трапезунд - наш. К Багдаду идем. А Брусилов? - Голос у него радостно взвизгнул.
Тут Сычов поощрительно и серьезно спросил его:
- Ну, а сколько вы с Брусиловым пленных взяли?
"Начальник штаба верховного" ответил бойко, без запинки:
- С четвертого июня двести шестьдесят шесть тысяч пленных, двести пятьдесят орудий, свыше семисот пулеметов.
- Это вы молодцы, молодцы!
- Эх, если бы Болгария была сейчас с нами!
Отец, зная, что чем дальше, тем труднее отстранить его от беседы взрослых, снова ласково попытался было это сделать. Но в это самое время Анатолий Витальевич Кошанский, сурово и насмешливо подмигнув мальчугану, произнес веско, раздельно и таинственно:
- Сами виноваты. Это наш кабинет оттолкнул Болгарию. Вернее, министерство наше иностранных дел: злополучная эта нота третьего мая тысяча девятьсот тринадцатого года!
И остановился, наслаждаясь эффектом своей осведомленности. Озадачен был не только Володя, а и Сычов, и Арсений Тихонович, и Никита, и все время молчавший, будто его тут и не было, волостной писарь Кедров.
Наконец хозяин протяжно, раздумчиво проговорил:
- Любопытно, любопытно... Никогда я, признаться, не думал, что так дело обстояло.
- А между тем, господа, это - исторический факт. Я специально занимался этим вопросом.