Что стало самым главным и решающим для нашей дивизии в наступлении? Борьба с танками? Конечно и она. Но, может быть, еще более — траншейные бои, требующие особого личного мужества и мастерства.
Прыгнуть с разгона во вражескую траншею, свалиться в ход сообщения, оказаться на пороге блиндажа — это порой только полдела. Далеко не всегда враг растерян, испуган, помышляет о бегстве. Чаще и он ожесточен до крайности. В узкой (какие-нибудь полметра) канаве противники сталкиваются лицом к лицу. Рвутся гранаты, поражая осколками и своих и чужих, автоматы стреляют в упор, руки врага тянутся к горлу. Десятки, сотни схваток, которыми, кажется, не в силах управлять никакой начальник. Здесь каждый боец сам себе командир. И жизнь зависит от собственной смелости, смекалки, ловкости, силы.
В минувший день особо отличились парторги батальонов Клименко и Штейнгарт.
Клименко обладал редким хладнокровием, рассудительностью и отвагой. Вчера он появился в одной из рот перед атакой, когда артиллерия уже обрабатывала немецкие траншеи. Артподготовка еще не кончилась, а наша авиация уже нанесла бомбовый удар.
Расстояние между нами и гитлеровцами — всего несколько десятков метров. Бомбы рвались совсем рядом. И наши бойцы лежали, уткнувшись лицом в землю.
Была опасность, что они, оглушенные бомбежкой, прозевают тот единственный, лучший для атаки момент, когда огонь уже перенесли в глубину обороны противника, а враг на переднем крае еще не опомнился, не пришел в себя.
— Передайте по траншее: быть готовыми к атаке, — сказал Клименко командиру роты. — И пусть каждое отделение разобьется на группы по три-четыре человека. И чтоб они там, в траншеях, держались друг друга.
Еще не отзвучало эхо последнего взрыва бомбы, ударившей между нами и фашистами, а Клименко уже вскочил и крикнул:
— Вперед, друзья!
И никто не задержался, никто не замешкался. Рота свалилась на голову врага, почти не понеся потерь.
Да, во вражеской траншее трудно управлять взводом, даже отделением. Но и группы в три-четыре человека представляли организованные подразделения, со своими старшими. Они помнили советы Клименко: простреливали из автоматов прямой коридор траншеи, а прежде чем свернуть на ее изгибах, швыряли за угол гранаты и, прижавшись к стенке, ждали, пока они взорвутся.
Клименко доказал, что и траншейный бой можно вести с высокой степенью организованности, при относительно малых потерях.
Новое рождалось не только в атакующих подразделениях. Появилось оно и у тех, кто действовал не штыком и гранатой, а скальпелем и тампонами, кто не уничтожал, а спасал человеческие жизни, — у медицинских работников. Помню, вечером после боя я увидел метрах в трехстах от переднего края, в овраге, палатку полкового медицинского пункта, а рядом с ней раненых. Я спустился в овраг, заглянул в палатку — там шла операция, видно, далеко не первая сегодня. На полковом медпункте полагалось оказывать самую неотложную медицинскую помощь и отправлять раненых в медсанбат. И это было разумно. Невозможно было создать нормальные условия для хирургов в зоне минометного и пулеметного огня. Да и как оперировать, если за твоей спиной вот-вот вспыхнет рукопашная схватка.