Отроку благочестие блюсти... Как наставляли дворянских детей (Бокова) - страница 46
Естественно, что "ферулой" в пансионе Эллерта "лечили" не только детские проказы и непослушание, но и учебные неуспехи, невнимательность и плохую память.
Помимо перечисленных предметов, Энгельгардта приобщили также к математике, фехтованию и танцам. Через год он вернулся домой и вспоминал потом, какое впечатление произвел на родных: "В каком восхищении были мои родители, увидя меня выправленного, танцующего на балах, говорящего изрядно по-французски и о всех науках, как попугай, но ничего не понимающего, что и вскоре все забыл!"
Лишь последние этапы своего образования Лев Николаевич прошел более осмысленно. Он готовился в офицеры, коим полагалось знать математику, и потому еще год провел в новоучрежденном частном кадетском корпусе С. Г. Зорича, где занимался в основном именно этим предметом, а напоследок несколько месяцев поучился еще "практической геометрии и геодезии" у обер-квартирмейстера М. М. Щелина, приятеля отца. "Сим заключилось мое воспитание", — писал Энгельгардт.
Сходным образом скакал то в один, то в другой пансион будущий поэт и министр юстиции И. И. Дмитриев, а в промежутках дома по настоянию отца и под его надзором повторял пройденное.
Генерал С. А. Тучков вспоминал: "На третьем году возраста начали уже меня учить читать по старинному букварю и катехизису, без всяких правил. В то время большая часть среднего дворянства таким образом начинала воспитываться. Между тем не упускали из вида учить меня делать учтивые поклоны, приучали к французской одежде… Один унтер-офицер, знающий хорошо читать и писать, но без грамматики и орфографии, учил меня читать по Псалтыри, а писать с прописей его руки. Итак, первый мой учитель был дьячок, а второй — солдат. Оба они не имели ни малейшей способности с пользой и привлекательностию преподавать бедные свои познания. Два года продолжалось сие учение, после чего отдан я был в школу одного лютеранского пастора. Сей почтенный муж знал хорошо латинский, французский, немецкий, шведский и российский языки, преподавал богословие, историю и географию. Но я учился у него одному только немецкому языку, продолжая вместе учиться и по-русски". Через два года отца Тучкова перевели по службе в Киев. "По прибытии в Киев начал я учиться французскому языку, продолжая изучать немецкий и русский, а с тем вместе историю и географию. Но тот, кто преподавал мне русский язык, ни малейшего понятия не имел ни о грамматике, ни о правописании, а старался только научить меня бегло читать и чисто ставить буквы".
Если в среднем и низшем дворянских кругах большинство проблем воспитания и образования детей упиралось в деньги и, так сказать, кадры, то в слое более знатном и состоятельном — столичной аристократии — уже в середине XVIII столетия к воспитанию и образованию стали подходить более сознательно. Эта прослойка дворянства все больше стремилась не только помочь своим сыновьям добиться успехов на государственной службе, но и желала дать детям вполне европейское по уровню образование. Сделать это можно было в те времена, обеспечив качественное домашнее воспитание с профессиональными педагогами-иностранцами либо отправив ребенка за границу. При этом все чаще встречались родители, которые много размышляли о воспитании и образовании детей и даже записывали свои мысли. Впрочем, на то и эпоха Просвещения: проблемы просвещения и образования всерьез занимали тогда умы дворянской элиты, а в 1762 году барон Гримм даже писал, что разговоры на эти темы стали настоящей "манией этого года".