, которую она ведет, может породить такую неуемную энергию. Знаете, Мими, вы просто отвратительно энергичны. И вообще, что у вас за детские пристрастия везде искать убийства, сенсации и прочий вздор?
– Однако вы скептик, Мендерс!
– Разумеется, сэр. Беббингтон – симпатичнейший старый зануда. И умер он своей смертью. Подозревать здесь убийство, по-моему, просто смешно.
– Надеюсь, вы окажетесь правы, – сказал сэр Чарлз.
Мистер Саттертуэйт бросил на него быстрый взгляд. Какую роль играет сейчас Чарлз Картрайт? Нет, это уже не бывалый моряк и не знаменитый сыщик. Это уже что-то новенькое.
Мистер Саттертуэйт был поражен, когда понял, в каком амплуа выступает сейчас его друг. Сэр Чарлз играл вторую скрипку – при Оливере Мендерсе.
Он отсел в сторонку, в темный угол и наблюдал за Мими и Оливером. Они, как всегда, спорили, Мими – пылко, Оливер – томно.
Сэр Чарлз выглядел сейчас старше, чем обычно, и казался утомленным.
Мими с обычной своей горячностью и самоуверенностью все время пыталась вовлечь его в разговор, но он отвечал неохотно и односложно.
Около одиннадцати Мими и Оливер собрались уходить. Сэр Чарлз тоже вышел на террасу – хотел посветить им фонариком, чтобы не оступились на крутой каменистой тропинке.
Однако в этом не было никакой необходимости – стояла великолепная лунная ночь. Молодые люди ушли, их голоса доносились все слабее.
«Луна луной, а схватить простуду не хотелось бы», – подумал мистер Саттертуэйт и вернулся в гостиную. Сэр Чарлз еще немного постоял на террасе. Потом вошел, запер за собою дверь и, подойдя к бару, налил себе виски с содовой.
– Завтра уезжаю отсюда навсегда, – сказал он.
– Что?! – удивленно вскричал мистер Саттертуэйт. На лице сэра Чарлза мелькнуло что-то вроде грустного удовольствия – его признание явно произвело сильное впечатление на мистера Саттертуэйта.
– Это – единственное, – что – мне – остается, – сказал сэр Чарлз, делая ударение на каждом слове. – Виллу продам. Никто никогда ничего не узнает… – Голос его чуть заметно, но весьма эффектно дрогнул.
Самолюбие сэра Чарлза, уязвленное ролью второй скрипки, жаждало удовлетворения. Теперь он исполнял великолепную сцену самопожертвования, столь часто игранную им в разных спектаклях: вот он во имя священных уз брака отрекается от возлюбленной и отсылает ее назад, в объятия безутешного супруга; или в силу роковых обстоятельств отказывается от девушки, к которой пылает безумной страстью.
– Убраться с дороги – вот все, что я могу сделать, – продолжал он с веселым отчаянием в голосе. – Молодость тянется к молодости… Эти двое, они созданы друг для друга… Я должен исчезнуть…