К тому времени, как мне исполнится тридцать пять, деду будет восемьдесят семь, а это даже для него многовато… Я передернул плечами — ветер был холодный, меня пробрала дрожь, — и прогнал эти мысли. Я готов был встретить будущее лицом к лицу, но ведь пока оно еще не наступило.
К большому неудовольствию деда, я расстался с ним у конюшен и вернулся в дом его врага, где застал конец того же вечернего ритуала обхода конюшен.
Лошади Грейвса все еще стояли в других денниках, а Бобби заметно повеселел: Найгель сказал ему, что когда Грейвс по воскресеньям заходил проведать лошадей, он по меньшей мере дважды принимал чужих за своих.
Я смотрел, как Бобби возится с лошадьми. Он ощупывал ноги, чтобы проверить, не воспалились ли связки, смотрел, как заживают мелкие царапины, дружески хлопал их по крупу. Бобби, несомненно, был прирожденным лошадником, и чувствовалось, что лошадям с ним хорошо и спокойно.
Временами Бобби казался мне слишком нерешительным, и умом он не блистал, но на самом деле он был вполне приятным парнем, и я понимал, почему Холли в него влюбилась. К тому же и сам он любил ее достаточно, чтобы забыть о старинной вражде и рассориться со своим могущественным отцом. А на это нужно было немало сил и мужества.
Он закончил ощупывать ногу лошади, выпрямился, увидел, что я смотрю на него, и инстинктивно вытянулся и враждебно уставился на меня.
— Филдинг! — сказал он так, словно это слово само по себе было обвинением и проклятием. Война продолжалась.
— Аллардек! — ответил я тем же тоном и слегка улыбнулся. — На самом деле я сейчас думал, что ты мне нравишься.
— А-а! — Он расслабился так же быстро, как напрягся, и немного смутился. — Я не знал… мне вдруг показалось… Я почувствовал…
— Ненависть, — закончил я. — Я знаю.
— Твоих глаз было не видно. У тебя был такой вид, словно ты в капюшоне…
Это было достаточно убедительное объяснение, и его можно было принять.
Я подумал о том, как же быстро темные иррациональные предрассудки всплывают на поверхность. Ведь и со мной временами бывает такое, хотя я усердно стараюсь это подавлять.
Он молча закончил осматривать лошадей, мы пошли к дому.
— Извини, — сказал он несколько неловко. Там… — он махнул рукой в сторону конюшен. — Я не хотел…
— Скажи, — с любопытством спросил я, — а о Холли ты когда-нибудь так думаешь? Как об одной из Филдингов? Она тоже кажется угрожающей, когда ее глаз не видно?
— Нет, конечно! Она совсем другая.
— В чем?
Он посмотрел мне в лицо и решил, что не будет ничего страшного, если он объяснит.
— Ты сильный, — сказал он. — Не только телом, но и духом тоже. Когда с тобой разговариваешь, это сразу заметно. Ты… я не знаю, как объяснить… Ты заметный. Тебя сразу видно. В весовой, где угодно. Ты не стараешься, чтобы тебя заметили, но люди всегда знают, к примеру, участвовал ли ты в той или иной скачке. Наверно это все чепуха… Это то, благодаря чему ты ста одним из лучших жокеев. И это свойство Филдингов. А Холли не такая. Она тихая, спокойна и в ней нет ни грамма этой агрессивности и честолюбия. Она совершенно не стремится быть на виду и кого-то побеждать. Она не Филдинг душе.