Отчуждение (Андреев) - страница 6

Короткая пауза, замысловатые выкрутасы — и опять: «Ну что, нализался?..»

Да, была еще третья причина (как же без третьей, роковой?), но она, превратившись в некое фантомное обстоятельство, весь вечер ускользала от моего внимания. Мне не хотелось видеть зарей сияющую рожу шефа, и погасить это сияние ледяная водка очень помогала. В тот вечер я дал ему кличку Юпитер. Народу она пришлась по душе.

Стоило мне присесть на своевременно подвернувшуюся скамеечку, всего пару раз икнуть и нащупать глазами обломок луны, увязший в густой синеве, как рядом со мной о левую руку явился Сатана. Не подошел и не подлетел, а именно явился, подлое бесовское племя. В том, что материализовался именно Нечистый Дух, не было никакого сомнения: вместо лица — рыло безобразное, клыки и отвратительные бутафорские уши, обшитые, невесть зачем, малиновым бархатом.

— Да, братец, — сказал я вместо приветствия, — ну и омерзительная же у тебя рожа. Просто — тьфу!

Я попытался плюнуть и небрежно растереть ногой. Кажется, сделал это не очень убедительно: получилось нелепое расшаркивание. Перед кем?!

— Бывает, — сказал Сатана и закурил довольно дорогие и ароматные сигареты (коричневые, с золотым ободком), можно было бы сказать, изобличавшие привычки порядочного человека, если бы это не был (как, интересно, его величать: господин, товарищ, барин?) Сатана собственной паршивой персоной. — Закурить не желаете?

Последние сомнения развеялись, как дымок его благовонной сигареты: он принимался меня искушать. Ведь курить — здоровью вредить. Это я помнил твердо. Вся разумная Европа бросает курить (безумно переходя при этом на наркотики; но последнее соображение сейчас было неуместно). Следовательно, он покушался на мое драгоценное здоровье.

— Нет, — сказал я, — не желаю.

— Воля ваша, — Сатана оказался еще и воспитанным. Вот попробуй отличить такого в толпе людей — как раз ошибешься.

Чтобы показать, что и я не лыком шит, я тут же взял слово.

— Вначале человек развернут к вам одной стороной — лучшей, разумеется. Но до тех пор, пока вы не поймете, продолжением каких пороков оказываются явленные вам добродетели, вы будете идеализировать человека. (Слово «идеализировать» я выговорил с третьего раза, чем, кажется, завоевал внимание своего визави.) Там, где все говорят: «Как он хорош!» — там я говорю следующее: это какими же отвратительными должны быть недостатки, чтобы ими были порождены столь великолепные достоинства? Это и есть самый настоящий принцип отчуждения, так мешающий жить. Скажите, это ваши дьявольские штучки, мистер Сатана?